Яков Резник - Сотворение брони
— Что же ты мне скажешь, Мальгин?
В самом деле, чего он молчит?.. Павлов сейчас далек от заводов, может не знать, что на Сталинградском тракторном пущен специальный цех «тридцатьчетверок».
— СТЗ выпустил по нашим чертежам опытную партию. Я был на испытаниях — хорошие машины.
— Опытные, пробные… Нам серийные, да побольше, чтобы не мельчиться, не распределять каждой сиротке по грошу, а иметь возможность кинуть такой вот эшелон в один полк, вместо того чтобы давать дюжине полков но три машины. Их не хватит даже для обучения механиков-водителей, да и некому пока толком обучать — инструкторов бы таких, как ты!
— Задержусь у вас недели на две, если завод разрешит, — сказал Мальгин.
— Замечательно! Сегодня телеграмма будет у твоего директора. Но к сожалению, ты за две недели не успеешь побывать и в половине полков.
— Прикажите в одном полку собрать поочередно три группы водителей из разных частей, тогда успею пройти короткую программу со всеми.
3С прибытием эшелона танков к Жезлову его полк стал первым и единственным, полностью заменившим Т-26 и БТ на «тридцатьчетверки», не только в механизированном корпусе, в который он входил, но и во всем Западном особом военном округе.
К тому же все механики-водители полка получили возможность пройти школу вождения «профессора танкового искусства Мальгина», как уважительно и шутливо представил Жезлов гостя своим подчиненным.
Полк дислоцировался в шести километрах от границы, и вершины дубов-исполинов, под огромными кронами которых стояли танки, могли видеть своих лесных собратьев по другую сторону пограничной реки.
Взберутся танкисты Жезлова с дозорными пограничниками на ближние к реке деревья и невооруженным глазом видят нищие польские деревни, клочки посевов, похожие на лоскутные одеяла, гитлеровцев на мотоциклах, угоняющих людей и деревенский скот. Куда, зачем?..
В июне деревни, ближние к западному берегу, замерли — ни людей, ни скота, ни петушиного крика, ни собачьего лая. Змеиная тишина.
— Неспроста это, — сказал Жезлов Игорю.
Они приехали на заставу ночью и с пограничниками вышли на опушку дубравы, упершейся в реку.
Там, на западе, слышался отдаленный басовый гул. Это могли быть танки или гусеничные артиллерийские тягачи. Приглушенный лесами и расстоянием, воровато ползущий через границу гул наполнил Игоря предчувствием накатывающейся грозы.
— Напоминает Гвадалахару, — проговорил он. И признался: — Запутался я, Фрол Петрович. Читаю в сообщении ТАСС, что Германия не намерена нападать на нас, а вижу самолеты с крестами, слышу гул, не иначе как танковый…
Жезлов промолчал. Сообщение ТАСС от 14 июня казалось ему дипломатическим зондажем, проверкой ближайших намерений фашистской Германии. Жезлов предполагал, что Берлин не оставит без ответа такое заявление Москвы, но Берлин молчал уже несколько дней, и это не могло не насторожить командиров частей приграничного округа. К сожалению, насторожились не все. Иные поняли сообщение ТАСС буквально, не уловив за ним тревоги…
Как раз в те дни Жезлов сообщил начальнику штаба дивизии, что механики-водители первой группы не явились из полков для обучения, и просил воздействовать на командиров. «К чему спешка, товарищ полковник? — заметил молодой начальник штаба. — Занятия сверх программы, могут и обождать…» И получилось, что Мальгин сумел провести краткий курс вождения Т-34 только с танкистами Жезлова.
Первый бой «тридцатьчетверок»
Самая продолжительная по светлому времени суббота оказалась на редкость счастливой для Власа Никитича Мальгина. В пролете сборочного цеха, где он третий год работал старшим мастером, завершились испытания небывалого по мощности пресса в двенадцать тысяч тонн.
Давно ли заказчики во весь голое и на всю страну благодарили Уралмаш за восьмисоттонный пресс Уралвагонзаводу, тысячный — судоверфи, трехтысячный — заводу «Каучук». А тут принят с оценкой «отлично» пресс-богатырь для производства специальной фанеры, необходимой и гражданскому, и военному самолетостроению, — как не гордиться сборщикам и их старшему мастеру Мальгину!
В приподнятом настроении шагал домой Влас Никитич, не ведая, что ждет его в этот день еще одна радость. Едва успел он дотронуться до кнопки звонка, как дверь распахнулась и Дарья Дмитриевна торжествующе помахала перед мужем только что полученным письмом:
— Игорек прислал!
Скинув рабочие ботинки под вешалку и забыв надеть шлепанцы, Влас Никитич побежал в одних носках в комнату.
Такого подробного письма от племянника не бывало за все годы после его ухода в армию. Вначале коротко, но часто писал: «Служба идет хорошо». Потом пропал. Если бы Галя не сообщила, что он в правительственной командировке и оттуда писать не может, Влас Никитич и Дарья Дмитриевна, наверно, уже оплакивали бы Игоря. Через два года — радость в почтовом конверте: жив, возвратился из неизвестности, работает на заводе испытателем. Какой завод, что испытывает — туман: видать, засекреченный. И после не больно баловал весточками. Открытки к праздникам присылал — и на том спасибо.
А тут шесть листов. Пишет, что они с Галей собираются в июле в Днепродзержинск, где живут ее мать, бабушка, братья, и Галя, зная, что Влас Никитич и Дарья Дмитриевна заменили Игорю отца и мать, приглашает их — а если возможно, и детей, и внуков их — приехать и познакомиться с ее семьей: «Примут, приветят, как самых дорогих людей».
А в розовом конверте, что в большом упрятался, — подарок бесценный — фотография. Он — ни дать ни взять Илья Муромец. Она — тонкая, хрупкая, как статуэтка.
— Раскрасавица! — не нарадуется Дарья Дмитриевна. — И так хорошо смотрит на Игоречка. Любит, конечно, любит, да и как такого красного молодца не любить… Поедем, Влас? Отпуск как раз у тебя. И за ребят похлопочешь, чтоб вместе всем дали.
— А как же Оленьку?..
Двух сыновей, двух дочерей вырастили Влас Никитич и Дарья Дмитриевна. Все работящие, послушные, ласковые. Соберутся дети и внуки у стариков — вместе с ними четырнадцать, — запляшут, запоют, далеко слыхать. И соседи дурного слова не скажут, лишь уважительно произнесут фамилию: Маль-ги-ны. И старшую дочь, Надюшу, продолжают, как в девичестве, звать по отцу, а вот к младшей, Ольге, совсем недавно вышедшей замуж, накрепко пристала фамилия Федорова. Как же, Анатолий — знаменитость с комсомольской юности, а сейчас — начальник сборочного цеха, неудобно девичьей фамилией жену его называть.
Не прошло и часа, как сыновья, дочери и старший зять, технолог Декабрев, явились к родителям на семейный совет: что ответить Игорю?
