Чрез лихолетие эпохи… Письма 1922–1936 годов - Пастернак Борис Леонидович
2
Многоточьем подчеркнуто то, что тронуло. <Здесь – курсивом. Прим. ред.>
<На полях:>
Св<ятополку>-Мирскому напишу в следующем, и очень большое письмо. Какая радость держать в руках твой дар и глядеть в глаза ему! Ни с чем не сравнимое наслажденье
Получила ли ты II-ю ч<асть> Шмидта? Ругай свободно, если не нравится.
Письмо 87
<нач. марта 1927 г.>
Цветаева – Пастернаку
Дорогой Борис. Позволь мне на этот раз не о Шмидте, о Шмидте (несравненно лучше 1-ой части!) напишу после чтения его вслух С.Я. и Сувчинскому, напишу всё, что сказала, следовательно почувствовала / узнала. По горячему следу непосредств<енного> слухового и иного восприятия. Напишу под утысячеренным ударом слушателя. – Ты меня понимаешь? —
Пока же – не о тебе-Шмидте, о себе-Шмидте. – Я сейчас в огромной волне Германии и Смерти, вся на Тем Свету́ – от Гёте до Рильке. И еще Бог послал мне живого ангела, 20-летнего немца с того света (на здешнем – с Рейна), с которым – мысленно и письменно, когда и устно – беседую неустанно. Учти далекость от меня 05 г. – всякого года – кроме 1875 г. и 1926 г.
Кончаю сейчас – Три смерти – или Трезвучие – о двух смертях, пред– и по-шествующей смерти Рильке. (Все три на протяжении 3-ех недель). Как мне бесконечно жаль, что ты ничего не читал из моей «прозы» (т. е. МЫСЛИ), которую Святополк-Мирский в своей английской Истории русской литературы называет «худшей на протяжении русской литературы». Он меня, между прочим, сейчас ненавидит – за всю меня – так же как я его и, должно быть, в ответ.
(Твое обещание длинного <оборвано>
Предполагаемая, обещаемая длина твоего будущего письма к нему равна всей твоей неохоте. Но, Борис, твоя lune de miel [72] еще предстоит, вторая жена, не верь – первой жене!)
Борюшка, ты явно, героически – не на своей дороге. Ты никогда не станешь великим писателем (поэтом) земли русской, как Толстой, Достоевский, пр. Ты – отдельный и начинаешь там, где конч<или> они, переводя <над строкой: обрываешь> стрелку с уразумеваемого → вниз ↓ и там начиная всё сызнова <оборвано>
Ты ничего и никого не продолжаешь, ты не существуешь, ты подсуществуешь. Твой путь другой – будущего ОТДЕЛЬНЫХ. Тебе, Борис, даже через 100–200 лет не стать общим местом. (Говорю о всем, кроме Шмидта.)
1905 г. – ложный ход, работа не по тебе, вся на во всем – и всего-себя – перебарывании. Ты хотел простого человека, ты дал пошляка (Письма). Ты не знаешь, какие простые люди бывают.
Теперь, внимание:
Ложный ход, если бы он был последним, как степень – Шмидт – / при наличии последующего, т. е. Шмидт как ступень – если неправилен, то праведен.
В Шмидте (1905 г.) твоя дань людскому, человеческому, временному. <Над строкой: Времени (понять его).> Отдал – и дост (по-чешски: достаточно). Больше не связывайся.
Хочу от тебя прозы, большой, бесфабульной <вариант: бесте́мной>, тёмной, твоей.
О Попытке комнаты.
Разве ты не понял, что это не наша? Что так и не возникла она, [комната], п.ч. в будущем ее не было, просто – ни досок <вариант: доски>, ни балок. (Есть только то, что будет. Возникает только то, что уже есть.)
Оцени: обоюдная <над строкой: в письмах> Савойя, а под пером – ТА комната.
Бесперспект<ивность> сна? Об этом еще должна подумать. Кажется, ты прав. (Кстати, многие и многие здесь о тебе писавшие назыв<али> тебя бесперспективным <вариант: упорствовали на твоей бесперспективности>).
[Бесперспектив<но> —] Снотворчество?
Начинаются весенние дни, рассредоточ<енные> и рассосредотачивающие. Какой-то сквозняк света, неприятно и неприютно. Ушла зимняя необход<имость> <оборвано>
«От тебя до <вариант: ко> меня ближе, чем от тебя до <вариант: к> Рильке…» Нет, Борис, Рильке мне уже потому ближе тебя, что старше. (Мы с тобой – всячески – сверстники!) Особенно сейчас. Между тобой и мной – ТВОЕ время, твое, насильственное. В Рильке я втекала, к тебе мне надо пробиваться, прорываться. (Учти, что я не о личном говорю, о Рильке, тебе, себе – в мире.) Ты мне в какой-то час противуставишь – да просто III И<нтернационал> – не просто-третий, ТВОЙ, но все-таки И<нтернационал>, слово это, для тебя звучащее. Для того такие слова не звучали.
Вот тебе, дружочек, письмо, недавно оглашенное в Revue Française – [и еще другое, в Русской Мысли – ] <пробел в полстроки> vers de méchants ivrognes [73] – узнаешь? Те, «способные».
Борис, ты столько раз меня холодил, в самое сердце, – кажется – переболевшее тобой – что простишь меня за правду линии: меня – Рильке, меня – тебя.
Ведь если бы ТОТ мне не был ближайшим, моя потеря бы не была так огромна и мое обретение – там – так несказанно.
Да! Важное. Борюшка, не бойся меня, – т. е. пусть не боится меня – дай мне адрес Зелинского или кого-нибудь, кто ему для тебя передаст, хочу тебе послать Druineser Elegien и Орфея, Рильке не успел (не было свободн<ых> оттисков), сделаю я за него.
Пошлю (З<елинскому>) безымянно, книга невинная, пожалуйста.
Простись со мной в Bellevue – 1-го переезжаем, куда неизвестно. Этот год нищенствуем, пожираемы углем, газом, электричеством. Да! Борис, если за перепечатку I части Шмидта что-то заплатят – можно пока взять себе? Прошу от крайности. Несомненно верну. (Дело о, для тебя, грошах.)
Bellevue мне было дано, как место моего прощания <вариант: мое последнее место> с Рильке, естественно, что оно кончается. Как-нибудь пришлю тебе открытку – на которой ему писала в последний раз.
Писем его не перечитываю, но перечла «Malte Laurids Brigge» – встречаюсь с ним пока на окольных, общих дорогах, в роли любого.
Через какой-то срок пришлю тебе Письмо, давно оконченное. – Не дашь ли новых стихов для Верст? (III сборник) Пометим как перепечатку.
Да, и еще пришлю случайно уцелевшее, не отправленное (из-за перечёрка) письмо к нему, предпоследнее.
P.S. Мой немец, кажется, меня не вынесет. После 1ой встречи он два дня болел / Ты понимаешь, ЧТО́ на него рухнуло?!