Юрий Папоров - Габриель Гарсия Маркес. Путь к славе
— В шестидесятые годы, когда был арестован кубинский поэт Эберто Падилья, и особенно после его знаменитой „самокритики“[37], некоторые из твоих друзей, в том числе и я, намеренно дистанцировались от кубинского режима. Ты же — нет. Ты не подписал телеграммы протеста, ты вернулся на Кубу и стал другом Фиделя. Почему ты был так благосклонен к кубинскому режиму?
— Потому что был информирован лучше других и потому что достиг политической зрелости, что позволило мне отнестись к этому событию с большим пониманием и оценить его с позиций реальной действительности.
— Многие писатели Латинской Америки, и ты в том числе, говорят о марксистско-ленинском социализме как о желаемой альтернативе. Тебе не кажется, что эта теория „из бабушкиного сундука“? Сегодня такой социализм не отвлеченная абстракция, а весьма непривлекательная реальность, ты согласен? После того, что произошло в Польше, нельзя считать, что власть в этих странах сосредоточена в руках рабочего класса. Между загнивающим капитализмом и „социализмом“ в кавычках, тоже загнивающим, ты не видишь третьего пути для стран нашего континента?
— Я не верю в третий путь. Я глубоко убежден, что мы сами должны найти выход из положения. Конечно, используя по мере возможности все лучшее, что было достигнуто на других континентах по ходу их многовековой и часто трагической истории, но не копируя эти завоевания механически, как мы поступали до сего времени. В конце концов, ведь это все равно будет наш собственный социализм» (XVII, 103–105).
— Мерседес, мне всю ночь сегодня снилась Мексика. — Габриель вышел из ванной, вытирая голову полотенцем. — Не думал, что она так глубоко засядет во мне.
— Ну что ты там мог увидеть такого особенного за три дня? Небось большую часть времени выпивали с Альваро да разговаривали.
— Прежде всего я понял: если я серьезно хочу заниматься кино, это нужно делать только в Мексике. Фильм не то что книга. Если уж его сняли, он обязательно появится на экране. К тому же кино принесет мне больше денег, чем романы.
— Не знаю, Габо. А как тебе вчерашний вечер?
Накануне близкие друзья собирались в доме Маркесов на встречу Нового, 1961 года.
— Все было прекрасно, я как раз хотел тебя поблагодарить, мой прелестный «священный крокодил». Ты — настоящая Селена!
— Кто это?
— Древнегреческая богиня удачи.
— Спасибо! Я посоветовала Плинио не жениться на столичной девушке, а выбрать себе жену с Карибского побережья.
— Я всегда знал, что ты умница! Перед отъездом из Мехико я сказал Альваро, что рано или поздно, но я хотел бы вернуться в Мексику, и надолго.
В Нью-Йорке совершенствование английского языка пошло быстрее, чем можно было ожидать. Гарсия Маркес работал в офисе, который находился в Рокфеллер-центре. В Колумбийском университете он разыскал преподавателей и студентов из Колумбии, и они с удовольствием снабжали его книгами. По ночам он, как всегда, писал, вычищал текст романа «Недобрый час», которому вернул первоначальное название «Четырнадцать дней недели».
«Крохотный островок — агентство Пренса Латина, детище Фиделя Кастро, — был окружен океаном враждебности. По телефону сыпались угрозы и оскорбления. „Скажи это своей матери, козел!“ — спокойно отвечал Габо, когда ему доводилось снимать телефонную трубку. Однажды прозвучала конкретная угроза в адрес самого Габо. „У тебя есть жена и ребенок, — произнес мужской голос. — Мы знаем, где они живут. Так что лучше побыстрее убирайся отсюда!“ Рядом с пишущей машинкой Габо держал на столе тяжелую железную палку на случай нападения на агентство. Несмотря ни на что, он работал над своей прозой, и, как всегда, по ночам» — так пишет в своей книге Плинио Мендоса (20, 128).
13 марта 1961 года Гарсия Маркес как иностранный корреспондент присутствовал в Белом Доме, когда президент Кеннеди в своей речи объявил о создании «Союза ради прогресса». Впоследствии Варгас Льоса назвал этот Союз «пластырем спасения, который перекрывал путь свежему ветру кубинской революции». Подробную информацию о намерениях президента США Фидель Кастро получил из агентства Пренса Латина раньше, чем из посольства, и тут же объявил на Кубе боевую готовность.
Жизнь Гарсия Маркеса в Нью-Йорке стала невыносимой. Пожалуй, никогда прежде он не испытывал такого напряжения и страха. Агенты ФБР в штатском следовали за ним по пятам, но это не успокаивало.
В это время кубинские журналисты-коммунисты, уволенные Масетти, получили через Министерство труда в Гаване разрешение вернуться на работу в агентство Пренса Латина и, используя вооруженный отряд «милисианос», состоявший из «своих», заняли помещение агентства, выдворили оттуда «чужих» и на их места посадили «своих». Фидель Кастро был в курсе этой операции. Кубинская революция все более «левела», и для ее пропаганды «буржуазные интеллигенты» больше не годились.
Хорхе Масетти и Родольфо Валш тут же направили Кастро свои заявления об уходе.
— Все, Мерседес, кончились мои занятия английским. — Габриель говорил, кусая губы. — Хорхе Масетти подал в отставку!
— Это почему?
— Недотепы-коммунисты заняли агентство. И мне теперь не дадут дышать. Да и работать с ними — сплошная мука! Завтра посылаю письмо с заявлением об уходе!
— И что мы будем делать, Габо? — тревожно спросила жена и поглядела на маленького Родриго.
— Завтра и решим.
Этот разговор происходил 17 апреля 1961 года, а на следующее утро стало известно о высадке наемников США на Плайя-Хирон, к которой кубинская революция была готова. Гарсия Маркес не стал отправлять по телетайпу свое заявление. Все подумали бы, что он бежит, как крыса с тонущего корабля.
Рано утром в офисе уже прошел по телетайпу текст обращения Фиделя к прогрессивным организациям с просьбой выступить против интервенции США на Кубу. Гарсия Маркес размножил текст и направил его парламентариям, руководителям профсоюзов и левых организаций, ректорам университетов и в редакции газет.
— Габо, звонит Мендоса из Боготы, — в середине дня сообщил один из сотрудников агентства.
— Алло, Плинио, я тебя слушаю.
— Габо, телефонистки не дают Гавану.
— У меня пока тихо. Особых новостей нет. Идут тяжелые бои.
— Мне надо бы отправить пару срочных телеграмм. Я тебе продиктую, а ты перешли их в Гавану.
— Плинио, погоди. Внизу, на Пятой авеню, есть телекс. Я сейчас спущусь туда и соединю тебя с ним.
