Роберт Мейсон - Цыплёнок и ястреб
— А ты что думал? Что когда ты вернешься, война кончится?
— Надеялся. Боже, видел бы ты Бангкок. Совершенно потрясающие женщины, отличная еда, дикие пейзажи и, самое главное, не стреляют.
Мы подошли к вертолету и забросили шлемы с нагрудниками перед креслами. Гэри делал предполетный обход вертолета,[36] а я забрался наверх, чтобы проверить винт и вал.
— Эти девочки такие хорошенькие и застенчивые. Ты натурально в шоке, когда обнаруживаешь, что они просто обожают ебаться.
— Хорош, — ответил я. С винтами было все в порядке, отслоений не обнаружено.
— Нет, правда. Они на меня практически вешались.
И он тут же сказал технику:
— Здесь заклепки не хватает. Не знаю, важно ли, если рядом вот эта пулевая пробоина.
Демпферы были разблокированы, трещин не образовывалось, главная гайка была на месте и видимых повреждений не нашлось. Я спустился вниз.
— Сапфиров-то достал? — спросил я.
— Нет, я в них не разбираюсь. Зато натрахался.
— Гэри, я тебя убью, если ты не заткн…
— У них самые большие глаза, какие ты только видел. Тонкие такие черты. Маленькие, твердые груди и маленькие тугие дырки.
— Тугие? — вздохнул я.
— И сочные, — Гэри хихикнул и пошел вокруг машины, чтобы залезть вовнутрь.
— Господи, мне надо в Бангкок, — пробормотал я. — И дорого это?
— Бесплатно, — ответил Гэри, пристегиваясь.
— Бесплатно?
— Ну. Все твои, сколько выдержишь. И если уйдешь на своих двоих, значит, вообще не пытался.
— Запуск! — заорал кто-то.
Я забрался в свое кресло и пристегнулся:
— Этой ночью, Реслер, я тебя задушу.
Он хохотал до слез.
Строй из пятидесяти машин мчался в прохладном воздухе к зоне «Птица». Мы с Гэри были где-то двадцатыми. По дороге говорили немного. Странное щекочущее чувство в животе при начале каждого штурма было у меня, пожалуй, не от страха. По крайней мере, я не осознавал, что боюсь. Вместо этого я сосредотачивался на радиопереговорах, чтобы быть в курсе, как идут дела, напрягал и расслаблял мышцы, чтобы не деревенели шея и плечи (от этого никуда не денешься) и похлопывал по пистолету.
Когда мы прошли гребень, то в котловине увидели зону. Потоки дыма от подготовки поднимались вверх и уносились прочь. Двадцать машин перед нами образовали колонну и пошли вниз, как по лестничным пролетам. Через строй безмолвно проносились здоровенные трассеры от зениток. Единственные звуки боя, которые я слышал, доносились сквозь шлемофоны. За разговорами пилотов я слышал стрельбу их бортовых пулеметов.
— Борттехник тяжело ранен! Я возвращаюсь, — радировал кто-то впереди.
Рядовой первого класса Миллер получил прямое попадание в нагрудник, но осколки пули оторвали ему левую руку. Если бы пилот мгновенно не вышел из боя, Миллер истек бы кровью до смерти.
— Вас понял. Доставьте его к госпитальному модулю.
Единственной причиной для выхода из боя было ранение члена экипажа или тяжелое повреждение машины. Если ранят «сапога», ты продолжаешь идти вперед.
Пилотировал Гэри. Мягко удерживая управление, я рискнул и сделал несколько снимков. Я не смотрел в видоискатель, просто щелкал затвором наугад.
Никогда не понимал, почему кажется, что трассеры летят так медленно. Я знал, что они движутся очень даже быстро, но всегда казалось, что их полет ленив. Безошибочен, но ленив.
Ребята впереди нас сделали всю работу, приняли на себя весь риск и потеряли две машины. К тому моменту, как подошли мы, «сапоги» уже уничтожили тяжелые зенитки, только одна еще продолжала бить.
Мы приземлились на чьем-то огороде и «сапоги» выскочили, устремившись к опушке. Гэри опустил нос вертолета вниз и мы сорвались с места. Ушли. Целехонькие. Обратно в прекрасное небо, где в прохладном воздухе плывут облачка.
— Отдаю, — сказал Гэри.
— Взял.
Нам предстояло взять на борт еще солдат и вернуться. Гэри настроил радиокомпас на станцию в Кинхон. Нэнси Синатра исполняла «Сапожки, чтоб пройтись».
— Довольно неплохой прием, на такой высоте, — заметил Гэри.
— ПошелнахуйДжиАйпошелнахуйДжиАйпошелнахуйДжиАй! — раздалось по радио.
— Ух ты, чарли вышел на нашу волну, — сказал я.
— Чарли, прошу повторить, — отозвался Гэри по тому же каналу.
— ПошелнахуйДжиАйпошелнахуйДжиАй…
— Кто вызывает чарли? — рявкнули с командирского вертолета.
— ПошелнахуйДжиАйпошелнахуйДжиАй, — продолжал голос с восточным акцентом.
Я повернул верньер компаса и когда стрелка пришла в ноль, получил примерное направление на передатчик:
— С юга.
Гэри вызвал командира:
— Перехватываем передачу чарли с южного направления.
— Вас понял.
— ПошелнахуйДжиАй… — высокий голос все продолжал и замолчал, как только «Хьюи» развернулся в его сторону.
— У мелкого гука явно яйца есть, ага? — сказал Гэри.
— Это точно. Они, небось, больше, чем он сам.
Если бы всех гуков поубивали, то лучше бы этот остался. Каждый раз, слыша его вдохновенное стаккато насчет «Пошел на хуй, Джи-Ай», я хохотал до потери пульса. Кто-то еще в этом мире ссал против ветра.
Пока командирский вертолет пытался запеленговать вьетконговскую передачу, мы с Гэри добрались до зоны подскока и взяли солдат на борт.
Вторая посадка прошла без приключений. Мы приземлились справа от деревни в каких-то садах. Нам приказали заглушить двигатель и ждать, пока на борт погрузят трофеи, захваченные в бою.
Пока мы шли пешком к захваченной и уничтоженной деревне, «Чинуки» доставляли артиллерию. Когда-то колыхавшиеся пальмы превратились в нелепые палки, торчавшие между воронок и сожженных хижин. Я не видел ни одного живого вьетнамца.
Трупы ВК складывали рядом с бункером. У некоторых не хватало голов или конечностей. Другие были обожжены, их лица исказились в болезненном, гротескном крике. Стрелок ВК лежал у пулемета, его рука, прикованная к оружию, задралась вверх. Американские солдаты обыскивали трупы и, найдя оружие, складывали его во все растущую кучу. Большинство улыбались победной улыбкой. Дым от сгоревшего дерева хижин мешался с вонью от сгоревшего мяса и волос. Солнце палило, воздух был влажный.
На берегу реки несколько «сапог» развлекались с лодками-корзинами — плетенками шести футов в диаметре. Солдаты плескались, как дети. Крестьяне использовали эти лодки для рыбалки. Сейчас, конечно, никаких крестьян не осталось.
Над рекой все еще вращалось гигантское водяное колесо. Оно было футов двадцать пять в диаметре, пять футов шириной и сделали его исключительно из бамбука. По периметру колеса горизонтально располагались длинные бамбуковые трубы, закрытые с одного конца. Внизу они наполнялись водой, а вверху опорожнялись в желоб, проводящий воду на поле. Вода поднималась больше чем на двадцать футов и методично выплескивалась в желоб, безразличная к судьбе строителей.
