Петр Гнедич - Книга жизни. Воспоминания. 1855-1918 гг.
11 февраля дали в первый раз "Зиму". До поста она прошла шесть раз и делала лучшие сборы из всех пьес: самый низкий сбор был в 1566 р. Иные критики нашли, что меня не коснулась "минута" и я несвоевременно занимаюсь адюльтером. А пьеса-то была написана два года назад!
Хотя и задним числом, но артисты решили отметить мое 25-летие литературной деятельности. Мне поднесли бювар работы Фаберже и чернильницу. Кроме того, 12 февраля дали мне у Кюба ужин, на который я согласился под условием, чтобы не было ни одной речи. Это был, кажется, в своем роде единственный юбилей без речей, и дело ограничилось Поммери-сек, Filet de sole и Cotelettes d'agneaux. Помню, я шел в четвертом часу утра по Невскому с Вуичем и Далматовым, и не могу сказать, чтобы речи наши были веселы. Все чувствовали, что надвигается что-то зловещее.
Когда в этот год я поехал за границу, меня там осведомленные люди предупреждали:
— Будущей зимой ждите кое-чего посерьезнее гапоновщины. Японская война осмелила многих. Будет реакция побед японцев.
— В чем же эта реакция выкажется?
— А вот увидите!
В Grand-Hotel, где останавливался я, жил и К.Е. Маковский. Несмотря на то, что ему было много лет, он был удивительно подвижен. Мы с ним вместе обедали, завтракали, ездили по выставкам, вечером — в театре. Я в театры ездил по должности, а он за компанию. На выставках он приходил в уныние:
— Грамотны эти прохвосты французы. Они грамотнее наших. Иногда наивны, пошлы, но как грамотны!
Я у него спросил: верит ли он в русскую революцию? Он на минуту задумался.
— А леший ее знает, у нас все возможно, — сказал он.
Глава 39 Театры в октябре 1905 года
Театры в октябре 1905 года. Объявление "конституции". Переполох в Александрийском театре. Прекращение спектакля в Мариинском театре. "Неблагонамеренный" адрес от драматической труппы Александрийского театра.
Новый сезон открылся пьесой Островского "Не все коту масленица". Варламов играл гораздо слабее, чем когда-то Виноградов при первой постановке. Путем целого ряда репетиций его приучили к роли и суфлеру, и он Ахова почти знал. Возобновил я очень тщательно в ту же осень и другую пьесу того же автора "Сердце не камень", в которой превосходно играла Савина и был. великолепен Степан Яковлев, игравший Константина. Ставил обе пьесы Санин и старался разбудить и затронуть за живое нашу сонную труппу. Особенно хороши были те полутона, на которых играла Савина. Как в тон им был тот далекий монастырский благовест, который звал ко всенощной и звон которого лился в открытую форточку!
В первом акте во время постановки этой пьесы случился курьез, о котором я не могу умолчать. На одной из первых репетиций приходит ко мне в кабинет Варламов и кладет роль Иннокентия на стол.
— Вот получи. Я играть не буду.
— Играл-играл столько лет, а теперь не будешь? Почему?
— Да твой Санин так мудрит, так мудрит! Монастырские ворота куда-то на гору взгромоздил и меня посадил на горку. Я не привык! Весь свой век сидел на камушке спереди.
— Да не все ли тебе равно?
— За каким дьяволом я на гору полезу? Нет, уж ты меня избавь от Иннокентия!
— Да оттуда суфлера не слышно? — сообразил я.
— И суфлера не слышно!
Посовещался я с Саниным и решили в кусты посадить для Варламова другого суфлера. Когда я сказал ему об этом, он взял роль обратно и проговорил:
— Ну, вот это другое дело, это я понимаю!
И так мы на все спектакли и выписывали двух суфлеров: в будку — Ларина, а в кусты — Фатеева.
Поставили и "Вишневый сад" Чехова. Исполнялся он хорошо. Удачно были переданы даже все второстепенные роли. И я утверждаю, что Медведев играл лучше Артема, Петровский не хуже Москвина и т. д. А Яковлев Степан (Лопахин) был прямо-таки великолепен в главной роли. Декорации для пьесы были написаны Коровиным. Он так заботился о постановке, что в первом акте во все окна вставил стекла, а не сетки, и покрыл их перед спектаклем из пульверизатора водяной пылью, чтобы передать впечатление предрассветного холода. Я не согласен был только с его трактовкой второго акта: он изобразил пейзаж какой-то Ярославской губернии, и когда говорят о шахте и сорвавшейся бадье, — выходило "не по времени и не по месту". Пьеса выдержала 13 представлений и перешла на следующий сезон.
Тучи надвигались. С 10 октября сборы упали сразу. А с 14-го пришлось прервать спектакли.
В Москве события обострились до того, что улицы преградили баррикадам, и захлопали пушки. Она погрузилась в тьму, и все театры закрылись.
Здесь в Петербурге каждый день где-нибудь да действовал правительственный театр. Закрыт Александрийский, но идет в Михайловском "Жанина". Опера и драма бездействуют, а французы играют "Les meprises de Lambinet" и "Francillon" и делают 1014 руб. сбора. 16-го, в воскресенье, вечером спектаклей не было, а утром шла в Мариинском театре "Пиковая дама" при 1979 руб. сбора. У нас назначен был "Вишневый сад". Публики почти не было, директор рано утром уехал в Петергоф. Я своей властью отменил спектакль, до того артисты были удручены — да и играть не для кого было. В пять часов директора не было. Я поговорил с Вуичем — и мы решили не давать и вечерних спектаклей. 16-го вечером шел "Лес", сбора было 320 руб. — было скучно, вяло, тускло. Труппа требовала отмены спектаклей, так как нервы у всех были натянуты до maximum'a. У директора настоятельно просили дозволения завтра днем собраться на сцене и разрешить так или иначе наболевший вопрос.
А в полночь была объявлена конституция. У патрулей ружья были временно разряжены. В ресторанах и кафе на столах говорили речи, даже кое-где пробовали петь Марсельезу. Город горел огнями, было всеобщее ликованье до самого утра.
На следующий день — солнечный, ясный — многочисленная процессия с пением и фригийскими колпаками заходила по Невскому. Репин в картине "18 октября 1906 года" чудесно схватил это настроение толпы — преимущественно учащейся молодежи. В этот день мне исполнилось 50 лет. К 11 часам я приехал в театр. Начались речи — пустые, нудные. Пели гимн по предложению кого-то. Я ушел к себе в кабинет. Пришел Теляковский.
Он объявил мне, что Фредерикc и Трепов потребовали безоговорочно продолжения спектаклей, между тем градоначальник сказал, что он не ручается за возможность играть. Публика требовала гарантии за спокойствие, — писала Теляковскому, что пойдет в театры, если ей это спокойствие обеспечат. Но дирекция была бессильна дать такое нелепое обеспечение. .
Вечером шла "Не все коту масленица" и было до 600 руб. сбора. Публика потребовала гимна. Его исполнили трижды. Тогда зритель, сидевший, как оказалось потом, в галерее по контрамарке, крикнул "долой монархию!" Публика зашикала. В это время на сцене пили чай по ходу пьесы Стрельская и Шмитова-Козловская. Я видел, как чай заплескался на блюдечке у Шмитовой и облил ее колени. Спазм сдавил ей горло, она была близка к истерике. Но все дело обошлось благополучно. Зритель сбежал — и спектакль доиграли.
