Владилен Орлов - Судьба артиллерийского разведчика. Дивизия прорыва. От Белоруссии до Эльбы
Пока налаживалась связь с батареей и с соседями, мы разлеглись в блиндаже на соломе, выставив наверху часовых-наблюдателей. Ведь следующая группа траншей противника просматривается совсем рядом, метрах в 200 впереди. Правда, там никто не маячит и огонь не открывает. Комдив Козиев ушел на связь с соседями и за дальнейшими указаниями. Кроме того, он намерен прислать подкрепление в нашу поредевшую штурмовую группу, точнее, прислать кого можно из дивизиона. Вскоре на смену Козиеву пришел наш комбат Бойко с парой бойцов, потом появился старшина с помощником, нагруженные термосами с горячей кашей, хорошо сдобренной тушенкой, и чаем. Вот это оперативность! Молодец! Не успели поесть, как немцы стали обстреливать нас минометным и орудийным огнем. Следом пришла команда изготовиться к следующей атаке в сопровождении танков (для меня это первое участие в танковой атаке). Бросив еду, мы высыпали наружу и залегли цепочкой вдоль бугра, хоронясь от разрывов (ныряли в свежую воронку, так как повторное попадание маловероятно). Немцы открыли по нам редкий огонь. Взрыв справа, слева, сзади, впереди, но, к счастью, мимо. Вот один за другим, соблюдая дистанцию, подошли тяжелые танки «ИС» (Иосиф Сталин). Начало темнеть. Прогремела короткая артподготовка, и танки двинулись вперед. Мы, по команде, вскочили и двинулись бегом вслед за танками, хоронясь по возможности за их броней. Свистят противотанковые снаряды (болванки) и поют пули от автоматных и пулеметных очередей противника. Стреляют танки. Впереди какое-то марево: не то от взрывов, не то от дымовых шашек, пущенных немцами. Впрочем, я все равно не различаю и держусь остальных. Танки то и дело останавливаются, поджидая нашу братию, которая должна успеть заметить и обезвредить противника с фаустпатроном. Нашим «ИС» болванки не страшны, а фаустпатрон — смерть. Вдруг я споткнулся. Мать честная — размоталась обмотка! Недаром я их ненавидел. Нагнулся кое-как замотать. Пробегающий мимо офицер (Комаров?) крикнул: «Скорей, не задерживайся!» Ушло около минуты, и я бросился догонять танки и своих. Вдруг я увидел, как загорелся один, затем другой танк. Неужто удалось пробить такую толстую броню или попали в моторный отсек? Подбежав ближе, я понял, что это была уловка. Танкисты, вынужденные притормаживать, поджидая пехоту, превращались в малоподвижную цель. Тогда они бросали рядом дымовую шашку, имитируя попадание в них снаряда, и противник прекращал обстрел, считая, что танк подбит. Однако где наши? Быстро темнело. Стрельба уменьшилась и вскоре затихла, а я метался между воронками, не находя своих, уже впереди танков и боялся проскочить в расположение противника. Наконец, в одной колоссальной воронке (диаметром 5–6 и глубиной до 3 метров) услышал тихий говор и с облегчением обнаружил свою команду, присевшую на ее дно. Мелькали огоньки куривших махорку. Выслушав шутки, довольно грубоватые, в свой адрес, я молча уселся рядом. Теперь все в сборе, потерь нет, надо занимать позицию до утреннего наступления.
По команде комбата все выбрались наружу и уже совсем в темноте обосновались среди кустиков, метрах в 100 впереди воронки. Стали поспешно рыть временные укрытия, ровики, обливаясь потом. Надо было схорониться от возможного обстрела как противника, так и своей артиллерии. Последнее нередко случалось в столь неопределенной обстановке. Впереди, метрах в 50, смутно проступал уходящий ввысь откос насыпи. Всем хотелось пить. Но где взять воду? Старшина вряд ли нас найдет. Мне показалось, что я знаю, где можно раздобыть воду, и, схватив несколько котелков, я направился вперед к насыпи. Стало уже совсем темно. У подножия насыпи я действительно обнаружил небольшой ручей. Выбрав место поглубже, осторожно зачерпнул котелки, и тут прямо над головой с насыпи внезапно затрещало. Я поднял голову и увидел прямо надо мной пульсирующие в темноте язычки пламени. Немецкий пулемет! Он бил в сторону наших позиций в нескольких метрах от меня, а у меня нет даже автомата. Я оставил его, нагрузившись котелками, чтобы не мешал. Пулемет так же внезапно смолк, и, подхватив котелки, я побежал обратно. Там было некоторое смятение. Тушили только что разведенные костры. После того как я показал, откуда стреляют, открыли автоматный огонь по верху насыпи. Пулемет больше не возникал. Вскипятив все же воду в яме на небольшом костерке, мы поужинали сухарями с кипяточком и устроились на ночевку, выставив усиленную охрану. Ночь прошла спокойно, никто не беспокоил. Традиционных немецких осветительных ракет тоже не было. Возможно, боялись себя обнаружить. Однако напряжение у всех не спадало.
Наступил хмурый рассвет. В разных местах раздавались редкие выстрелы. Комбат Бойко взял меня, Шалевича, Хвощинского, фельдшера Башкина, связиста для устройства НП. Торопил, вот-вот должна начаться артподготовка, а он еще не скорректировал огонь батареи. Поднялись на насыпь с оружием на изготовку и с саперными лопатками за поясом. Кто-то нес пару хороших немецких штыковых лопат. Вдоль насыпи проходила немецкая траншея, в которой лежало 3 трупа совсем молодых немецких парней, рядом валялись их сумки. Может быть, это они стреляли вчера вечером и их подстрелили ответным огнем? Но пулемета не было. Странно, что немцы не убрали трупы — это так не похоже на обычное поведение противника. Убитых, как обычно, обыскали. В сумках была какая-то мелочь, а с убитых сняли часы и одни отдали мне. Теперь я с часами, но было как-то не по себе брать у мертвого, хотя я не подал виду, еще засмеют. За траншеей был взгорок. Комбат поднялся, слегка высунул голову и тотчас отпрянул. Спустившись, велел мне подняться и быстро выкопать на краю взгорка ячейку, маленький окопчик, ровик на 2–3 человек. Здесь будет НП, откуда будет корректироваться огонь батареи. Остальные легли перед взгорком. Я взял штыковую лопату (удобней и быстрей копать) и осторожно полез наверх. Комбат покрикивал: «Не трусь, лезь выше, выбери, где лучше, и живей копай!» Зачем? Лучше копать сзади, вгрызаясь в верхушку взгорка. Дольше, но безопаснее и, главное, надежней. Наверно, он просто торопится. Вылезши наверх, я увидел перед собой широкую панораму местности, огромный простор, уходящий до самого горизонта. Вдалеке, слегка справа, поблескивала вода широкого здесь Одера, за которым смутно проглядывали очертания большого города. Это был Штеттин, а на этом берегу — плохо различимое мной предместье города Альтдама — цели нашего наступления (кто первый захватит Альтдам — получит звезду Героя!). Слева было несколько мелких кустов, слегка загораживающих панораму, а рядом была глубокая борозда края пахоты. Хорошо, легко копать, а при обстреле есть куда нырнуть, подумал я и решил расширить и углубить борозду. Подумалось, успею ли? Ведь я торчу, как перст, надо торопиться. Только я воткнул лопату, как раздался характерный треск очереди немецкого пулемета и меня больно, словно крепким кнутом, хлестнуло по правой ноге и слегка обожгло левую. Ноги подкосились, я свалился и отполз вниз. Левая ватная штанина была разорвана в клочья, а правая прорвана немного, имела две дырки, из которых сочилась кровь. В голове пронеслось: повезло, ранен в правую ногу, если было бы чуть повыше, то попало бы в живот или голову и тогда все. «Ранен?» — крикнул кто-то. Я кивнул, ко мне подполз Башкин и, достав из своей сумки бинт, начал перевязывать левую ногу поверх разорванной в клочья штанины. Я крикнул, что попало в правую. Он осмотрел ее и, увидев следы крови, стал перевязывать правую. «Сквозная рана», — произнес он. Меня стащили вниз, и я попытался встать, опираясь на автомат. Левая нога заболела, но стоять было можно. Правая болела меньше, но не слушалась и подкашивалась, как чужая… Меня свели к ночной позиции и, убедившись, что я могу кое-как ковылять, опираясь на левую ногу, дали провожатого (Леончика?). Опираясь на него и на автомат, я, под грохот начавшейся артподготовки, доковылял с остановками да огневых позиций своего дивизиона, не обращая внимания на редкие минометные налеты с немецкой стороны. Идти было трудно, правая нога подламывалась, и пронизывала боль.
