Джованни Казанова - История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 6
Я передал ее заботам крестьянки, опасаясь, что усилия при чихании могут вызвать роды. Я пообещал увидеть ее завтра в то же время, и она просила не покидать ее.
В том состоянии, в каком я был, мне невозможно было ее покинуть, но в этом отныне не было никакой моей заслуги; я был влюблен в эту новую М.М. с черными глазами. Я решил сделать для нее все, и, разумеется, не допустить возвращения ее в монастырь в том положении, в котором она находилась. Мне казалось, что в ее спасении следует руководствоваться божьей волей. Бог захотел, чтобы она показалась мне М.М. Бог сделал так, что я получил много денег. Бог послал мне м-м Z, чтобы любопытные не могли догадаться о действительной причине откладывания моего отъезда. Разве не полагался я на бога всю свою жизнь! Несмотря на это, канальи-мыслители все время обвиняют меня в атеизме.
На следующий день, около восьми часов, я нашел м-м Z в кровати и еще спящей. Ее горничная попросила меня входить в комнату на цыпочках и закрыла свою дверь. Двадцать лет назад венецианка, сон которой я пощадил, посмеялась надо мной при пробуждении, и больше меня не хотела. М-м Z хотела сделать что-то подобное, притворившись, что крепко спит, но должна была явить мне очевидные признаки жизни, когда почувствовала себя наполненной, и дело завершилось смешками. Она сказала, что ее муж поехал в Женеву, чтобы купить ей часы с репетиром, и что он вернется только завтра.
— Вы можете, — сказала мне она, — провести всю ночь со мной.
— Ночь создана, мадам, чтобы спать. Если вы никого не ждете, я проведу с вами все утро.
— Ладно. Никто сюда не придет.
Она укладывает мои волосы в ночной колпак своего мужа, и мы быстренько устремляемся в объятия друг друга. Я нахожу ее влюбленной настолько, насколько можно и желать, и она убеждается, что я ей ни в чем не уступаю. Мы проводим четыре прекрасных часа, часто плутуя друг с другом, но лишь с тем, чтобы находить новые поводы для смеха. После последней схватки она просит у меня, в качестве награды за свою любовь, провести в Эксе еще три дня.
— Я обещаю вам, прекрасная Z, оставаться здесь так долго, сколько вы будете давать мне знаки приязни, подобные тем, которые дали нынче утром.
— Поднимемся же и пойдем вниз обедать.
— Вниз! Если бы ты видела свои глаза!
— Пусть догадываются. Две графини умрут от зависти. Я хочу, чтобы весь народ знал, что ты остался здесь только ради меня.
— Это ни к чему, мой ангел, но я с удовольствием удовлетворю твое желание, даже если мне придется за эти три дня потерять все мои деньги.
— Я буду от этого в отчаянии; но если ты откажешься понтировать, ты не потеряешь, несмотря на то, что ты допускаешь, чтобы тебя обворовывали.
— Поверь мне, я позволяю себя обкрадывать только дамам. Ты ведь тоже принимала пароли в этой компании.
— Это правда, но не так, как это делали графини, и мне было досадно, потому что они могли подумать, что ты их любишь. После твоего ухода маркиз де Сен-Морис сказал, что ты ни за что не должен был предлагать англичанину уйти на восьми картах, потому что, если бы он выиграл, он мог подумать, что ты все знаешь.
— Скажи г-ну де Сен-Морис, что человек чести не может допускать таких подозрений, и к тому же, зная характер молодого лорда, я был внутренне убежден, что он не согласится на мое предложение.
Когда мы спустились к столу, нам захлопали. У красавицы Z был вид, как будто она ведет меня на поводке, и мое поведение было из самых скромных. Никто после обеда не осмеливался предложить мне составить банк — все были на мели относительно денег. Затеяли игру в тридцать-сорок, которая длилась весь день. Я проиграл всего двадцатку луи. К вечеру я ускользнул и, зайдя к себе, чтобы известить Ледюка, что во время моего пребывания в Эксе он не должен покидать моей комнаты, я пустился к дому, где эта несчастная должна была в беспокойстве дожидаться моего появления; но, несмотря на темноту, мне показалось, что кто-то за мной следует. Я остановился, меня обошли. Парой минут позже я пошел вновь своей дорогой, и вижу те же две фигуры, которые я бы ни за что не разглядел, если бы они не замедлили шаг. Это могло быть случайностью; я сошел со своего пути, не теряя ориентировки, с тем, чтобы вернуться на дорогу, когда буду уверен, что за мной не следят. Но мое подозрение перешло в уверенность, когда я увидел на некотором расстоянии два призрака; я остановился за деревом и разрядил в воздух один из моих пистолетов. Минутой позже, не видя больше никого, я направился к дому крестьянки, зайдя сначала к фонтану, чтобы убедиться, что не сбился с дороги.
Я вхожу обычным путем и вижу монахиню в кровати, при свете двух свечей, стоящих на маленьком столике.
— Вы больны, мадам?
— Я чувствую себя хорошо, слава богу, после того, как в два часа утра разрешилась мальчиком, которого моя добрая хозяйка унесла, бог знает, куда. Святая Дева вняла моим молитвам. Единственное, что во время родов и четверть часа спустя я еще чихала. Скажите мне, вы ангел или человек, потому что я боюсь, что грешу, вас обожая.
— Вы сообщили мне новость, которая переполняет меня удовлетворением. А ваша послушница?
— Она еще дышит, но мы не надеемся, что она сможет избежать смерти. Она обезображена. Мы совершили большое преступление.
— Бог вам простит. Молитесь вечному Проведению.
— Эта крестьянка уверена, что вы ангел. Это ваш порошок заставил меня родить. Я вас никогда не забуду, при том не зная, кто вы.
Поднялась крестьянка, и, поблагодарив ее за заботы, которые она проявила, помогая родам доброй монахини, я еще раз посоветовал обласкать священника, которого она вызовет, когда послушница перестанет дышать, чтобы избежать подозрений по поводу причины ее смерти. Она заверила меня, что все будет хорошо, что никто не знает ни того, что послушница заболела, ни того, отчего это произошло. Мадам не выходила из постели. Крестьянка сказала, что лично отнесла новорожденного в Аннеси, и что она закупила все, что может понадобиться, заранее до наступления событий. Она сказала, что ее брат уехал накануне и вернется только через неделю, и поэтому нам нечего опасаться. Я дал ей еще десять луи, попросив купить кое-какую мебель и подыскать чего-нибудь мне поесть назавтра; она сказала, что у нее еще осталось сколько-то денег, но когда она услышала, что все, что останется из денег — для нее, я подумал, что она сойдет с ума от счастья. Видя, что мое присутствие беспокоит роженицу, я оставил ее, пообещав навестить завтра.
Мне не терпелось выйти из этого щекотливого дела, но я не мог торжествовать победу до тех пор, пока послушница не будет предана земле. Я дрожал, потому что священник, по крайней мере если он не дурак, должен был счесть очевидным, что покойница умерла от яда.
