Мария Залесская - Людвиг II
Профессор фатально ошибся и заплатил за свою ошибку страшную цену. Он стал таким же заложником событий, как и главные исполнители заговора, и не только запятнал свою безупречную репутацию врача, но и «перечеркнул» прошлые заслуги, оставшись в истории не как ученый с мировым именем (каким он был в действительности), а лишь как мелкий заговорщик (которым он, скорее всего, и не являлся, как мы уже предположили выше). И даже холодные волны Штарнбергского озера, в которых Гудден нашел свою искупительную кончину, не смыли с его памяти греха предательства. Таким образом, главный обвинитель сам стал такой же трагической жертвой, как и тот, кого он так «удачно» помог лишить престола…
Но как бы там ни было, на основании свидетельств «очевидцев» профессор Гудден составил пресловутый «обвинительный акт», ставший главным козырем в руках врагов Людвига II. Чтобы не быть голословными, упорно утверждая, что этот документ появился на свет благодаря умелой подтасовке фактов, приведем еще несколько примеров, наглядно показывающих, какими методами действовали враги монарха.
Личный секретарь короля Циглер «положительно отвергал болезнь короля, говоря лишь о «чуткости нервов, не выносивших грубого прикосновения». Вспышки же его гнева и неудовольствия относились к состоянию его здоровья, так как при своем геркулесовом сложении король иногда страдал головными и зубными болями, а также и желудочными, почему он был очень умерен в еде и питье. Вина он пил очень мало, только за большими обедами пил шампанское, чтобы придать себе более оживления; пива совсем не переносил. Циглер до последнего дня подолгу беседовал с королем и с энтузиазмом говорил о нем, прославляя его высокий образ мыслей, его стойкость в опровержении всякой несправедливости, его собственную справедливость. С ним невозможно было интриговать против кого-нибудь, — говорил он, — он сейчас ловил и выводил человека на чистую воду!»».[212] Точно так же остро Людвиг чувствовал, что над его собственной головой сгущаются тучи; вот только не сумел противостоять своим врагам…
А вот еще цитата из книги «Endlich völlige Klarheit über den Toddes König Ludwig II»[213], вышедшей ограниченным тиражом в Лейпциге почти сразу после смерти Людвига II и представляющей собой сборник воспоминаний наиболее близких к королю слуг. «Просмотрев тот обвинительный акт, который подписали такие известные доктора, как Гудден и другие [для придания особой легитимности документу его, кроме Гуддена, подписали еще три врача: Фридрих Вильгельм Хаген (Hagen; 1814–1889), Хуберт фон Грашей (Grashey; 1839–1914) и Макс Хубрих (Hubrich; 1837–1896). — М. З.), конечно, можно признать короля душевнобольным. Но дело в том, что доктора подписали его, основываясь на донесении пары слуг (Хесселыиверта и Майра. — М. З.), не опросив других, постоянно при нем находившихся, которые не замечали ничего изложенного в акте. После смерти короля, когда газеты кричали обо всех подробностях акта, мы, впервые с ним ознакомясь, увидели всю ложность изложенных в нем фактов; на что я могу указать тотчас же. Никто из нас не видал, чтобы король преклонялся перед статуей Людовика XIV и заставлял своих слуг делать то же. Также ложен рассказ о том, что каждый день обеденный стол короля накрывали на 12 приборов для тех видимых только королем гостей, с которыми он будто бы громко беседовал. Начиная с того, что за тем столом, за которым обыкновенно обедал король, не могло бы и поместиться столько приборов. (У любого посетителя замков Людвига есть возможность лично убедиться в правдивости этих слов: все обеденные столы короля довольно небольших размеров. — М. З.) Рассказывали, будто король последнее время, «как все сумасшедшие», был неопрятен за едой, ел все руками и пр. Я же могу засвидетельствовать, что после каждого кушанья ему непременно, как и прежде, меняли приборы. Я никогда не видел тех ширм, через которые будто бы король разговаривал со своим секретарем. Рассказывая о его мнимых жестокостях в последнее время с прислугой (в своих вымыслах доходили до того, будто король, рассердившись на двух слуг, приказал их казнить, что и было тотчас же исполнено; делая из него не конституционного правителя, а всевластного падишаха!), приводили, между прочим, случай, как он, в порыве гнева выталкивая из комнаты молодого служителя, так придавил его дверью, что тот вскоре умер. Я спрашивал о том даже отца этого служителя, который сказал, что ничего подобного и не было; то же подтвердил другой служитель, про которого говорили, что он подвергся страшному гневу короля за то, что не выпустил из комнаты ту птицу, которую будто бы в своих галлюцинациях видел король. Наконец рассказ о маске, в которой король будто бы приказал ходить Майру, тоже извращен. Дело было так. Майр, случайно попав на службу к королю, сначала ему не понравился и не был в милости; так что даже, не желая с ним много разговаривать, король отдавал ему приказания письменные, которые Майр должен был, исполнив, разрывать, что он не делал, как бы накопляя материалы, которые должны были ему пригодиться в будущем. Он и Хесселыиверт давно уже были в непрерывных сношениях с враждебными королю кружками. Майр всячески старался втереться в доверенность короля, в чем и успел. Раз король, рассердившись на него за что-то, сказал ему: «Убирайся прочь! И чтоб я не видел больше твоей физиономии!» На другой день Майр является к королю в маске, объяснив это нежеланием короля видеть его физиономию. Гнев короля мгновенно прошел, он рассмеялся и приказал только ему в наказание целый год являться к нему в маске; но с тех пор стал к нему милостивей относиться, а Майр употребил это во зло». И еще: «Я не буду тут приводить всех пунктов обвинительного акта, где даже ночные поездки короля в горы толковались тем, что он при этом воображал себя горным духом; но все эти вымыслы ничто перед нелепым обвинением Людвига в желании «продать» Баварию за 40 миллионов графу Парижскому, а на вырученные деньги удалиться «куда-нибудь, где он создаст новое государство и будет строить новые дворцы — по одной версии — даже с золотыми полами и бирюзовыми в них вставками!!»[214]
В связи с последним «пунктом обвинения», естественно, тут же попавшим в печать, представляет особый интерес реакция непосредственно самой французской прессы. 19 июня 1886 года «Journal des Debats» решительно заявляет: «Вся эта история не что иное, как махинация, изобретенная баварскими политиками, заинтересованными в том, чтобы очернить память покойного короля и находящими удобным обвинить его в желании изменить немецкому отечеству». (Вспомним, как во времена Первой мировой войны политиканы обвиняли императрицу Александру Федоровну в том, что она якобы является немецкой шпионкой. Сделать представителя верховной власти главным изменником своей страны — пожалуй, высший пилотаж политической интриги, так как на простой народ это действует безотказно.) А вот еще одно заявление французской газеты «Moniteur Uni-versel», высказанное по поводу аферы с «продажей» Баварии: «Мы уполномочены самым решительным образом опровергнуть такое утверждение!»
