Мария Залесская - Людвиг II
Но вернемся к тем печальным событиям. Итак, как мы уже говорили, правительство Баварии твердо решило возвести на трон своего ставленника принца Луитпольда, не выходя за рамки законности. Для этого, не опускаясь до политического убийства, посчитали наиболее оптимальным признать короля недееспособным, что автоматически отдавало корону регенту. Нужно было подготовить почву для окончательного вердикта, чтобы избежать любых народных волнений. И для этого запустили тот самый механизм политической клеветы, упоминаемый выше. На основании «свидетельств» Хесселыиверта и Майра был составлен первый так называемый «обвинительный акт», согласно которому Людвиг II объявлялся недееспособным.
Весьма показательным является тот факт, что личный врач короля Франц Карл Герштер отказался подписывать эту бумагу, не признавая Людвига душевнобольным. Более того, в Лейпциге в 1886 году, то есть сразу после смерти короля, была издана книга Герштера (Gerster. F. C. Der Charakter Ludwig II v. Bayern. Leipzig, 1886), за которую автор претерпел гонения от правительственных кругов. (Еще одна информация к размышлению!) В этой книге Герштер, находившийся при короле с 1884 года, описывает один интересный эпизод, когда он был вызван к венценосному пациенту по случаю его зубной боли: «В этой аудиенции, имевшей целью медицинскую консультацию, сначала король рассказал мне о тех страданиях, что ему причинял больной зуб, а потом это перешло в обоюдную оживленную беседу, причем я старался наводить его на всевозможные сбивчивые вопросы. Он расспрашивал меня о каждом члене моей семьи и о моих друзьях; рассказывал мне подробно о бегстве императрицы Евгении в 1870 году в Англию;[210] о разных исторических событиях; сообщал подробности об образе жизни разных коронованных особ, а также поэтах нашего времени; высказывал свои взгляды на медицину. Все свои мысли он излагал в изящной форме и вообще поражал меня своим самообладанием. В продолжение четырех часов, что продолжалась эта аудиенция, король удивительно сдерживал себя, не выказывая ни малейшей нервности. В продолжение этой аудиенции я не мог подметить ни одной черты, доказывавшей о симптомах болезни. Говорили, что король не выносит устремленных на него взглядов и сам никому не смотрит в глаза. Между тем в продолжение четырех часов, говоря с ним, я не спускал с него глаз, и он смотрел мне прямо в глаза и даже не проявил никакого нетерпения, когда я бесцеремонно распоряжался своими руками в его рту и был самым милым, терпеливым пациентом изо всех мне известных. Вообще весь разговор его был так обдуман и основателен; словом, король выказал поразительную способность скрывать свою болезнь».[211]
Последние слова есть не что иное, как горькая ирония над «диагнозом», признанным впоследствии официальным. Более того, достаточно внимательно посмотреть на фотографии короля тех лет, сделанные его придворным фотографом Йозефом Альбертом. На этих портретах нет ни тени душевной болезни, которая часто накладывает на внешний облик больного неизгладимый отпечаток (кстати, напомним, что внешность принца Отто кардинально изменилась после 1872 года).
Но врагам короля нужно было действовать, и действовать быстро! После отказа Герштера правительственные круги обратились к светилу психиатрии того времени Бернхарду Алоизу фон Гуддену…
Настало время поближе познакомиться с главным обвинителем по «делу Людвига», впоследствии разделившим с ним свою судьбу. Известный немецкий психиатр, анатом и физиолог уже несколько десятилетий являлся непререкаемым авторитетом в своей области. С 1869 года он, будучи профессором, возглавлял кафедру психиатрии в Цюрихском университете. В 1872 году, переехав в Мюнхен, Гудден стал главой Баварского института психиатрии. Научная деятельность Гуддена, помимо психиатрических наблюдений, касалась анатомии и физиологии головного мозга. К моменту описываемых нами событий он был автором многих серьезных научных работ, успешно сочетал теорию с практикой и был ведущим психиатром Германии.
Остается открытым вопрос: что же заставило такого уважаемого авторитетного ученого поступиться своим добрым именем и оказаться участником столь сомнительного «предприятия»? Ведь в первую очередь, будучи практикующим и опытным врачом, Гудден, как никто, должен был знать, что диагноз не может быть поставлен заочно! Врач обязан лично наблюдать и неоднократно беседовать с пациентом. И лишь на основании собственных контактов делать окончательные выводы. В данном случае мы имеем дело с вопиющим нарушением этого одного из основных законов медицины: Гудден вынес свой вердикт лишь на основании слов третьих лиц, не утруждая себя проверкой подлинности фактов.
Причем вынес его вообще до объявления ультиматума Людвигу II о немедленном возвращении в Мюнхен. Лутц и фон Краффт встречались с Гудденом еще 23 марта 1886 года и заручились его согласием признать короля душевнобольным.
И все же вряд ли почтенный профессор действовал по злому умыслу. Ведь если исходить из принципа «ищите, кому выгодно», приходится признать, что Гудден ничего не выигрывал, признавая короля душевнобольным. Может быть, лишь самолюбию врача льстил тот факт, что его пациентом становилась коронованная особа. Хотя и в этом смысле его амбиции, можно сказать, уже были к тому времени частично удовлетворены: именно Гудден официально являлся лечащим врачом кронпринца Отто. А может, психиатр исходил из чисто научного интереса: ему был предоставлен уникальный случай наблюдать в «стационарном режиме» личность, которая еще совсем недавно была облечена высшей властью. О подобном «подопытном материале» любой практикующий ученый даже и мечтать не смел.
В любом случае, скорее всего, «преступление» Гудцена состоит лишь в том, что он искренне принял на веру те «документы», которые ему показали лица, в правдивости которых он не сомневался ни на мгновение. Как можно было, скажем, не поверить другу детства короля графу фон Хольнштайну, воспитанному при дворе и, несмотря ни на что, в глазах царедворцев продолжавшему оставаться самым близким и доверенным лицом Людвига II? Или принцу Луитпольду, имевшему репутацию чуть ли не самого порядочного и рационального человека в Баварии? Гуддену просто не пришло в голову не доверять людям, основной задачей которых, по их словам и «согласно занимаемым должностям», была забота о благополучии родной страны. Гудден исходил из высших интересов, считая, что тоже действует во благо Баварии, а может (кто знает?), и всей Германии.
Профессор фатально ошибся и заплатил за свою ошибку страшную цену. Он стал таким же заложником событий, как и главные исполнители заговора, и не только запятнал свою безупречную репутацию врача, но и «перечеркнул» прошлые заслуги, оставшись в истории не как ученый с мировым именем (каким он был в действительности), а лишь как мелкий заговорщик (которым он, скорее всего, и не являлся, как мы уже предположили выше). И даже холодные волны Штарнбергского озера, в которых Гудден нашел свою искупительную кончину, не смыли с его памяти греха предательства. Таким образом, главный обвинитель сам стал такой же трагической жертвой, как и тот, кого он так «удачно» помог лишить престола…
