Лин фон Паль - Проклятие Лермонтова
Рассказывали в Пятигорске, что заранее было условлено, чтобы только один из секундантов пал жертвою правительственного закона, что поэтому секунданты между собою кидали жребий, и тот выпал на долю Глебова, который в тот же вечер доложил о дуэли коменданту и был посажен им на гауптвахту. Так как Глебов жил с Мартыновым на одной квартире, правильная по законам чести дуэль могла казаться простым убийством, и вот для обеления Глебова А. Васильчиков на другой день сообщил коменданту, что он был также секундантом Лермонтова, за что посажен был в острог, где за свое участие и содержался…
Сам не понимаю, как не попал я в эту историю, быв так близок со всеми этими лицами и вращаясь постоянно в их кругу, и объясняю это разве только тем, что не был знаком с домом Верзилиных и ничего не знал о ссоре Мартынова с Лермонтовым. Глебов и Васильчиков долго содержались под арестом, потом прогуливались на водах в сопровождении часового, а впоследствии Глебов был обходим чинами, служа адъютантом князя Воронцова, а Васильчиков не получил награды, к которой был представлен сенатором Ганом, с которым тогда находился на ревизии на Кавказе. Полагаю, что такая милостивая расправа с секундантами была следствием как ходатайства высокопоставленных лиц, так и некоторого нерасположения самого государя к Лермонтову, хотя я и далек от веры в те слова, которые будто бы вырвались у императора при известии о его кончине: „Собаке – собачья смерть“».
Увы, вырвались! Этими же словами бабушка Михаила Юрьевича откликнулась на смерть своего мужа – не то от удара, не то от яда три десятилетия назад. Нет, к смерти Михаила Юрьевича император Николай руки не прикладывал. Он планировал долгий и постепенный путь перевоспитания. 30 июня, когда до Петербурга еще не дошли пятигорские новости, на Кавказ генералу Головину полетел приказ от имени императора: «Его Величество, заметив, что поручик Лермонтов при своем полку не находился, но был употреблен в Экспедиции с особо порученною ему казачьею командою, повелеть соизволил сообщить вам, Милостивый Государь, о подтверждении, дабы поручик Лермонтов непременно состоял налицо во фронте, и чтоб начальство отнюдь не осмеливалось ни под каким предлогом удалять его от фронтовой службы в своем полку».
Иными словами, Николай требовал, чтобы поручик находился в Тенгинском пехотном полку, который он планировал бросить на усмирение восставших убыхов. Экспедиции, которая началась в августе 1841 года, было суждено стать одной из самых кровавых, и не для убыхов, а для русских. Горцам удалось собрать до 8000 человек. Было несколько затяжных сражений, когда за пару дней русские теряли 600 человек. И в этой мясорубке, конечно, первыми гибли офицеры. Но… В июле, когда император отдавал приказ, он и понятия не имел, что победа будет куплена такой ценой. Он считал план обреченным на успех! И, добавим, необходимым для отечества. Отдельные смерти в таком контексте даже не учитывались. Нет, смерти в бою своему поручику он не желал. И выругался, наверно, именно по этой причине – этот Лермонтов мог погибнуть за отечество, а погиб на водах, на дуэли! Опять – на дуэли! Как Пушкин, которого, как эти книжные черви считают, он должен был заменить… Проклятие, что ли, лежит на всех этих стихотворцах и прозаторах? Оденешь их в военную форму, дашь верное направление – ан нет, шалят и ловят случайную пулю. А могли бы приумножить славу империи!
Счастливый путь, господин Лермонтов!
Между прочим, несостоявшийся сослуживец Лермонтова из того самого Тенгинского полка, в который поэт в 1841 году так и не доехал, М. Ф. Федоров, автор «Походных записок на Кавказе с 1835 по 1842 год», отреагировал на смерть Лермонтова примерно так же, как император:
«Штаб полка возвратился на постоянные квартиры в Черноморию для приготовления к экспедиции, и я, из тенгинцев, остался в Анапе один, считаясь во временной командировке при коменданте. По выступлении штаба полка, в Анапе прошли слухи о смерти М. Ю. Лермонтова, поэтические сочинения которого приводили меня в восторг. Мне всегда хотелось видеть эту замечательную личность, чтобы сравнить черты его лица с чертами лиц В. А. Жуковского и А. С. Пушкина, глубоко врезавшимися в моей памяти, но не суждено было исполниться этому желанию. Рассказы же о его физиономии были до того неопределительны, что, по словам одних, он был брюнет, а другие уверяли, что он – блондин. По письмам из Пятигорска известно было только, что он убит майором Ник. Солом. Мартыновым, 15-го июля, на дуэли, при секундантах: титулярном советнике князе Васильчикове и корнете Глебове; а пистолетами для дуэли прислужился ему родственник его, лейб-гвардии гусарского полка поручик Столыпин. Несмотря на то что дуэль была при свидетелях, подробности о ней чрезвычайно разнообразны. Одни говорят, что Лермонтов получил рану в правый бок навылет, упал, не успев выстрелить; другие говорят, напротив, что Лермонтов выстрелил первый, и выстрелил вверх. Мартынов будто бы сказал на это: „я не пришел с тобой шутить“, – и сделал выстрел, но пистолет осекся по случаю дождя. Он вновь насыпал на полку порох и вторым выстрелом, попав в грудь, положил Лермонтова на месте. Дуэль была во время сильной грозы, без медика на случай раны; убитый, а может быть еще живой, Лермонтов, говорят, оставался без пособия часа три на месте; что барьер был отмерен на покатости горы, и Лермонтов стоял выше Мартынова, – одним словом, все обвиняют секундантов, которые, если не могли отклонить дуэли, могли бы отложить, когда пройдет гроза. Впрочем, время объяснит сущность дела; а нам теперь остается только сожалеть об эгоистах, жертвующих полезною своею жизнью не отечеству, а своему самолюбию…»
Проклятое проклятие
А в Пятигорске ходили страшные слухи. Первый, и главный: Мартынов знал, что Лермонтов стрелять не будет, потому и убил его, и целился долго – чтобы наверняка. У тюрьмы, куда посадили Мартынова, стал даже собираться народ и требовать расправы. Насилу удалось успокоить.
Другая партия кляла Лермонтова и жалела Мартынова. Пропал Мартынов ни за что, этот ядовитый дьявол сам вынудил его стрелять. Доводил его с начала лета, чтобы тот не смог стерпеть обиду, хотел выставить на смех, заставить вызвать на поединок, самому стрельнуть в сторону, как сделал с Барантом, и посмотреть, сможет ли тот спустить курок, прицелившись в школьного товарища. Сам виноват – заигрался и невиновного погубил. Эти обвиняли во всем Лермонтова.
Третья партия пустила рассуждение, что Лермонтов – литератор, а они все самоубийцы. И Лермонтов под пулю подставился, потому что ему жить надоело. Эти ссылались на стихи, которые успел издать поэт. И на Печорина – а куда ж без него? Только в реальности вместо мальчишки Грушницкого попался ему майор в отставке. И одним выстрелом избавил мир от «лишнего человека». Подошел вплотную и выстрелил в сердце, если оно у покойного было.
