Борис Мессерер - Промельк Беллы.Фрагменты книги
Наконец, состоялась встреча с Питером Спрэгом, который вернулся к себе домой. Мы познакомились, и он рассказал, с каким интересом прочитал в «Таймс» статью о своих гостях. Он пригласил нас в ресторан. И тут уже мне пришлось удивляться. Я не представлял себе многообразия деятельности Питера. В разговоре выяснилось, что он питает подлинную страсть к автомобилям. Он купил известную во всем мире, но пришедшую в упадок фирму «Аston-Martin» и на основе ее бренда разработал собственную новую модель — «Lagonda». Мы были изумлены и спросили, где расположен автомобильный завод. Питер рассмеялся и сказал, что никакого завода не существует, а есть небольшая автомобильная мастерская в Лос-Анджелесе, где собирают эти машины из отдельных блоков, которые поставляют разные фирмы. Я спросил, а сколько же автомобилей он производит? Ответ был поразительный — около двухсот машин в год. Питер невозмутимо пояснил: «А сколько карет выпускал в год каретный мастер? Но он же как-то жил… И я что-то в этом роде». Я продолжал спрашивать: «Сколько же при таком крошечном количестве стоит автомобиль?». Он спокойно ответил: «Он стоит семьдесят пять тысяч долларов». Это была по тем временам громадная сумма. «И кто же покупает эту машину?» — «Мы изготовляем машины на заказ для очень богатых людей, ну, например, для арабских шейхов».
С Питером Спрэгом мы подружились, и я старался доставить ему возможную радость человеческого общения.
* * *Нас с Беллой очень интересовало, над чем работает Иосиф Бродский, а он, со своей стороны, был заинтересован в общении с соотечественниками, приехавшими из покинутой им страны. В Нью-Йорке мы постоянно встречались. Помню одну такую встречу в квартире Уильяма Джей Смита, на память о которой остались весьма любопытные фотографии, где запечатлены Белла, Иосиф, Миша Барышников и я.
Уильям и его супруга француженка Соня украсили наше пребывание в Штатах своим участием и помощью. Он был поэт, много писавший для детей, неоднократно приезжал в Россию, где мы и познакомились, бывал у меня в мастерской, интересовался моими картинами. У нас возникла дружеская связь, которая не прерывалась многие годы.
Жили они в новом нью-йоркском доме на шестнадцатом этаже в большой квартире с балконом, откуда открывался прекрасный вид на Ист-Ривер. В тот памятный вечер у него в гостях были американские литераторы поэт Стенли Куниц, пожилой человек с молодым задором, и Роберт Блай, читавший свои стихи, аккомпанируя себе на банджо, и имевший большой успех у публики. Было еще несколько гостей.
Эта встреча осталась в памяти еще и потому, что Иосиф вызвал нас с Беллой на балкон и, чрезвычайно волнуясь, рассказывал об обстоятельствах своего отъезда из России. И все время склонял фамилию Евтушенко в отрицательном смысле, как бы стараясь объяснить противоречивую роль, которую тот сыграл в деле его отъезда. По словам Бродского выходило, что он не собирался уезжать в это время, а Евтушенко, желая помочь ему найти выход из той ситуации, которая сложилась у Иосифа — после архангельской ссылки преследования продолжались, — пошел, уже по своей инициативе, в ЦК и добился для него возможности уехать на Запад. Отъезд разрешили, но дали для выезда чрезвычайно короткий срок. Иосиф был растерян, и в нем зрела обида на насильственное вторжение в его судьбу. Он был как-то унижен тем, что возникла непрошеная инициатива извне. Стоя на балконе на фоне изумительного нью-йоркского заката, он глотал слезы, рассказывая нам обо всем этом.
Здесь мне кажется уместным вспомнить рассказ Сергея Довлатова о том, как он навещал Иосифа в больнице. Иосиф лежал неподвижно в постели после операции на сердце. Сережа, желая как-то отвлечь его от грустных мыслей, попытался рассказать что-то забавное: «Иосиф, ты знаешь, Евтушенко выступил против колхозов!». «Если Евтушенко против, то я за!» — мгновенно отреагировал Бродский.
* * *Всех нас, включая Иосифа, восхищал Миша Барышников, слава которого к тому времени была огромна. Весь Нью-Йорк, да и вся Америка были влюблены в Барышникова, он ошеломил Штаты своим гением танцовщика.
Миша пригласил нас с Беллой на премьеру балета «Щелкунчик» в Линкольн-центр. Это постановка была его хореографической версией балета. Он исполнял партии и Щелкунчика, и Принца. Танцевали Джелэн Киркланд в роли Маши и Александр Минц, близкий друг Миши еще по Кировскому балету, в роли Дроссельмайера. Художником балета был Борис Аронсон. После спектакля предполагался банкет в честь Барышникова.
Мне были незнакомы строгие законы американского этикета. Недолго думая я сказал о премьере Питеру Спрэгу и добавил, что билеты на спектакль следует купить, а что касается участия в банкете, я беру все на себя.
Спектакль закончился шквалом оваций. Мы прошли за кулисы, где стояла огромная очередь из жаждущих сказать Барышникову слова восхищения и благодарности. На правах старых друзей мы с Бродским, Беллой и четой Спрэгов вне очереди прошли к Мише в артистическую уборную, пожали ему руку и проследовали в банкетный зал.
Организатором и устроителем банкета была Жаклин Кеннеди. Банкет проходил в соседнем с театром помещении. Огромное пространство было уставлено круглыми столами на десять сидячих мест каждый. Наш стол находился рядом со столом, за которым сидели Барышников, Жаклин Кеннеди и другие знаменитости. Мы с Беллой и Бродским направились к своим местам. А для Питера Спрэга и его супруги таких мест не оказалось. Барышникову стоило большого труда устроить их рядом с нами.
Банкет начался безумным ажиотажем фото- и киносъемки Миши Барышникова, Жаклин Кеннеди и их окружения. Десятки фотографов слепили глаза вспышками-блицами, это было какое-то световое зарево, которое так же стремительно погасло, как и началось, — для съемки было отведено ровно пять минут.
Мы сидели с Беллой и Иосифом, разговаривали, обсуждали спектакль и радовались Мишиному фантастическому успеху. Питер Спрэг, несмотря на то, что был очень богатым человеком, крупным промышленником, никогда в жизни не смог бы оказаться в таком близком соседстве ни с Жаклин Кеннеди, ни с Барышниковым, ни с Бродским. Он и его супруга были совершенно счастливы и благодарили нас за дружеское отношение.
На следующий день Миша пригласил нас к себе в Линкольн-центр, в балетный класс. Это было очень живое посещение, можно сказать, храма искусства. После чего Миша вызвал свой автомобиль с шофером, и мы поехали в рыбный ресторан, туда, где находились два высотных здания Трейд-центра, — в деловую и роскошную часть города. В дороге Миша буквально очаровал нас тем, как аристократически вежливо говорил шоферу: «Пожалуйста, возьмите сейчас налево, сэр!», «Пожалуйста, здесь прямо, сэр!».
