Моисей Кроль - Страницы моей жизни
Маланычу не пришлось долго мне доказывать, насколько разумны и убедительны были доводы Номтоева. Я сразу понял всю их неотразимость и с удовольствием принял предложение поселиться на лето у Номтоева.
Но чем и как я заполню свое время в маленьком улусе? Конечно, я буду часто беседовать с Номтоевым; конечно, я заведу знакомство с другими бурятами и постараюсь поближе подойти к ним и узнать их. За всем тем я предвидел, что в моем распоряжении будет много свободного времени. Как я его использую?
И тут мне пришла в голову такая мысль. В течение двух лет я вел во время моих странствований по бурятским стойбищам подробные дневники. Не заняться ли писанием моих «Путевых впечатлений»? Я поделился своей мыслью с Брамсоном.
– Мне хочется описать мои путевые впечатления, – сказал я ему. – Их было у меня очень много, и некоторые из них были чрезвычайно яркие и захватывающе интересные. Но такая работа имеет смысл лишь тогда, когда она выполнена с талантом; боюсь, чтобы мой труд не пропал даром.
– Не бойтесь, – сказал со смехом Брамсон. – Мне даже странно слышать, что вы боитесь. Возьмитесь за работу без колебаний. Когда вы рассказываете о своих странствованиях, я вас всегда слушаю с неослабным интересом. Думаю, что ваши писания тоже будут удачными. Пишите, я уверен, что вы не пожалеете о затраченном времени и труде.
Через пару дней Маланыч увез меня в Ирхерик – так называлась местность, где жил Номтоев. Я поселился в его русском доме – старик со своей семьей уже жил в летней своей юрте. Несколько десятков других юрт, составлявших улус Ирхерик, раскинулись вдоль узкой пади (долины), по которой протекала маленькая, но довольно быстрая горная речка, тоже носившая название Ирхерик. По ночам ее тихий рокот нарушал тишину, царившую в улусе, и приятно было слушать это журчание, в котором было так много таинственного и сказочного.
На другой день после моего приезда в Ирхерик я уже приступил к работе. Мой день проходил так: все утро до полудня я писал свои путевые заметки; днем я много гулял и, взбираясь на горы, выбирал для своих прогулок наиболее уединенные места и обдумывал то, о чем собирался писать на следующий день, а перед вечером, когда буряты освобождались от своих работ, я пытался завязывать знакомство с моими соседями.
Я с ними заводил разговоры на простые, житейские темы и постепенно преодолевал их обычную сдержанность. Много содействовало моему сближению с ирхерикскими бурятами прекрасное ко мне отношение Маланыча и всей его семьи. Они меня встречали с таким трогательным радушием, так сердечно, что и другие буряты стали на меня смотреть, как на благожелательного человека, заслуживающего их доверия.
Когда я входил в юрту Маланыча, все, и взрослые и дети, меня приветствовали, как родного. От времени до времени я приносил им подарки – очень скромные, но принимались они с искренней радостью. Взрослые члены семьи Маланыча объяснялись недурно по-русски, с ребятами же я говорил по-бурятски. Часто я с ними шалил – в молодости я умел пошкольничать, и юрта оглашалась криком, молодым детским смехом. Старикам мои шалости тоже доставляли удовольствие. Словом, я делал все, от меня зависящее, чтобы буряты забыли, что я – «номчи хун» (ученый человек), и чтобы они относились ко мне, как к обыкновенному хорошему знакомому. И это мне в значительной степени удалось.
В летние месяцы буряты празднуют целый ряд праздников. Эти торжества обыкновенно происходят в яркие солнечные дни под открытым небом и почти всегда на возвышенном месте – часто на вершине какой-нибудь горы. Конечно, я не пропускал ни одного из этих зрелищ, происходивших в нашей местности. И мое присутствие на этих праздниках уже никого не удивляло. Ко мне привыкли. Моя дружба с Номтоевым, конечно, тоже сыграла очень большую роль в процессе моего сближения с ирхерикскими бурятами. Если Номтоев относился так хорошо к этому человеку, рассуждали буряты, значит, он наш друг.
К Номтоеву я заглядывал несколько раз в день, и между нами установились настоящие хорошие, дружеские отношения. Наши вечерние беседы часто затягивались чуть ли не до полуночи. Особенно оживленный характер носили эти беседы, когда Номтоев выпивал изрядное количество араки – бурятской молочной водки. Старик тогда становился особенно интересным собеседником. Говорил он ярко и образно и обнаруживал несомненный полемический талант. Естественно, что эти беседы мне доставляли огромное удовольствие, и я храню о них самую теплую память.
Вот в какой обстановке я писал свои «Путевые впечатления». Более благоприятные условия для моей работы трудно было себе представить.
Свыше двух месяцев я прогостил у Номтоева, и за это время мне удалось написать работу чуть ли не в двадцать печатных листов.
Пришло время расстаться с идиллией, которую я, благодаря Номтоеву, пережил в Ирхерике. И я должен признаться, что я покидал этот улус с некоторой грустью. Там я работал с большим увлечением и что-то создал, там мне удалось немного заглянуть в сердца простых, бедных людей, работавших без устали и все же сумевших сохранить по-своему живую душу. И природа также была ко мне весьма благосклонна. Все время в Ирхерике стояла прекрасная погода. Ослепительно сверкало солнце на голубом небе. Воздух был свеж и прозрачен. Окрестные горы, окаймленные лесами, и царившая тишина действовали на меня успокаивающим образом. Что же еще нужно человеку, желающему хоть на короткое время уйти от мук и страданий, которых на свете так много, слишком много?..
Брамсон меня встретил радостно и первым делом спросил меня, закончил ли я свои «Путевые впечатления»?
– Почти, – сказал я ему. – Завтра я вам прочту пару глав, и вы должны будете мне сказать правду, годится ли на что-нибудь моя работа, или я зря потратил время.
На следующий день я держал экзамен перед Брамсоном и его женой, и экзамен этот прошел благополучно: то, что я им прочитал, им понравилось.
– Это настоящее литературное произведение, – сказали они мне. – Вы должны его обработать и послать в Петербург.
Совет был хорош. Но временно я должен был отложить в сторону его выполнение. Мне необходимо было составить отчет о своей исследовательской работе для Восточно-Сибирского отдела Географического общества. Уроки тоже у меня отнимали много времени. Кроме того, мне надо было привести в порядок свои материалы и ответить на массу писем (от товарищей и родных), которые очень долго оставались без ответа. Словом, на время я даже перестал думать о своих «Путевых впечатлениях».
В Петербург я тогда своей рукописи не послал, но спустя три года я сам попал в Петербург и редактор народнического журнала «Новое слово» Кривенко охотно принял мои «Путевые впечатления» для печатания. Они появились в журнале под заголовком «По кочевьям забайкальских бурят». К сожалению, только небольшая часть этих очерков увидала свет. Журнал «Новое слово» вскоре перешел в руки марксистов – Струве, Туган-Барановского и др. Дух и направление его резко изменились, и печатание моих очерков было приостановлено.
