Григорий Негода - Беспощадный
- Отдать левый!
Как раз то, что я собирался приказать!
Ветер дует в левый борт. Когда швартовы отданы, а якорь еще не выбран, корабль, естественно, начало разворачивать. Создалась угроза удара кормой и винтами о соседние бочки. Кабистов предусматривает это. Правой машиной дает ход вперед, перекладывает руль. Корабль перестает разворачиваться и медленно движется вперед.
- Якорь чист! - докладывает боцман.
Набирая скорость, корабль направляется к бонам, к выходу из бухты. Крепко жму руку Кабистову.
- Благодарю, Алексей Николаевич. Съемку с якоря произвели отлично. Вам смело можно доверить корабль.
Ложимся на створ Инкерманских маяков, машины работают "самым малым". Дожидаемся, когда к нам подтянутся транспорты. С северо-востока надвигается громадная черная туча. Ветер усиливается. Белые барашки бегут по морю. Туча настигла нас. Сразу потемнело вокруг. Высокая волна налетела на шкафут, прокатилась до самого юта, слизнула все, что было плохо закреплено. Слышу возмущенный голос главного боцмана мичмана Радюка. Недосмотрели его подчиненные, и два чехла с вьюшек сорвало и унесло в море.
Новая могучая волна ударяет в скулу эсминца. Брызги достигают мостика. Корабль кренится так, что нельзя устоять на ногах, если не ухватиться за что-нибудь. Орудия на верхней палубе скрываются в пене. Когда волна схлынула, артиллеристы, мокрые с головы до ног, вылезают из-за щита, отфыркиваются, отплевываются и, готовые снова юркнуть в укрытие, сердито вглядываются в море, поджидая очередную волну.
Я спокоен за людей. Плавать в шторм нам не впервой. Но все же по радиотрансляции предупреждаю всех о соблюдении сугубой осторожности: с разъяренным морем шутить нельзя. Кабистов, надвинув фуражку на самые брови, обходит корабль, проверяя еще раз, все ли надежно закреплено.
Артиллерист старшина 2-й статьи Сихнешвили на рострах борется с большим брезентовым чехлом. Котельные машинисты, сняв чехол с дымовой трубы, плохо уложили его. Хорошо, что подоспел Сихнешвили и уцепился за брезент, когда порывом ветра его уже рвало с ростров. В облаке брызг старшина, налегая всем телом на непослушный чехол, свертывает его, намертво привязывает к банкету. Оказавшийся поблизости Кабистов хвалит артиллериста, а потом по телефону выговаривает механику Козинцу за недосмотр:
- Вас не смущает, что сбережением вашего имущества вынуждены заниматься артиллеристы?
Подходят транспорты. Как договорились, они выстраиваются в кильватерную колонну, один за другим. "Беспощадный" идет впереди, в десяти кабельтовых от них, вычерчивая зигзаг: сначала поворот влево на шестьдесят градусов, потом на такой же угол вправо, и так без конца...
Закутавшиеся в мокрые дождевики сигнальщики и наблюдатели то и дело протирают глаза от едких соленых брызг и, напрягая зрение, всматриваются в бушующий простор.
Комиссар проходит по кубрикам. Матросы, свободные от вахт, отдыхают не раздеваясь. Некоторые прилегли на рундуки, даже не сняв с себя мокрых дождевиков: в любую секунду можно ожидать вызова наверх. В кубриках душно и полутемно. Иллюминаторы плотно задраены. В шторм здесь еще более неприятно, чем наверху. Там хоть своими глазами видишь волну, успеваешь приготовиться к ней. Здесь удары ее неожиданны. Палуба под ногами валится то вправо, то влево. Устоять на ногах и даже улежать на рундуке не так-то просто. Впечатление такое, что корабль вот-вот опрокинется. Но люди не унывают. Завидя комиссара, они спешат к нему, засыпают вопросами. Их интересует все: и что творится на корабле, и что нового на фронте. Разговаривать не легко. Волны бьют в борт, кубрик гремит, как пустая железная бочка, когда по ней дубасят молотком. Но Бут и в такой обстановке умеет беседовать с людьми.
Обойдя кубрики, комиссар пробирается на камбуз. Надо как-то накормить матросов. Коки совсем сбились с ног. Из котлов и кастрюль все расплескивается, того и гляди, ошпарит. От первого пришлось отказаться: содержимое котла через несколько минут почти все оказалось на палубе. Кое-как приготовили гречневую кашу. Бачковые, проявляя чудеса акробатики, разнесли ее по кубрикам и боевым постам. Моряки поопытнее обрадовались ей, едят и похваливают, хотя она чуть недоварена и подчас порядком разбавлена морской соленой водой: бачкового захлестнуло волной, когда он бежал по верхней палубе. А матрос помоложе черпнет еду ложкой, лицо перекосится, позеленеет. И без того человека мутит от качки. Кончается тем, что зажмет матрос рот ладонью и бежит скорее на свежий воздух.
Тяжелее всего, пожалуй, машинистам. У котлов и турбин жара, воздух насыщен парами мазута и масла. Тут и в штиль несладко, а в качку - и говорить нечего. Вздымается, кренится блестящая как зеркало палуба, ноги скользят по ней, а ты и ухватиться ни за что не можешь: от жары все раскалилось как огонь. Улучив минуту поспокойнее, заглядываю в котельные и машинные отделения. Совсем ослабели ребята. Грязные, потные, измученные - жалко смотреть на них. Но подходишь - улыбаются, шутят, стараясь перекричать шум вентиляторов:
- Хорошая погодка, товарищ командир! Давно уже нас так не потряхивало!
Турбинисты меня даже закусить с собой пригласили. Оказывается, они притащили с камбуза сырую картошку, вложили ее в чайник, а к его носку подсоединили шланг, по которому пустили пар. Картошка получилась - объедение. Покидаю машинистов успокоенный: эти все выдержат.
По-прежнему идем зигзагом. Три минуты "Беспощадный" мчится навстречу ветру и волнам, то вонзаясь носом в воду, то вставая на дыбы. Следующие три минуты волны налетают на борт, словно пытаясь повалить корабль набок. Мачты на фоне низко нависших облаков выводят огромные замысловатые дуги и восьмерки. Позади еле проглядывают в серой мгле транспорты. Временами их скрывают от нас гребни волн. В бинокль видно: по самые надстройки погружаются суда в пенящийся водоворот, но знай себе идут и идут вперед - тяжелые, медлительные и упрямые.
Пока все нормально. В штабе правильно предсказали: в такую погоду немцы носа не сунут в море. Для их авиации погода нелетная. Караван наш следует без всяких
происшествий.
Стемнело. Ночью еще оглушительнее кажутся свист ветра и удары волн. Приказываю прекратить всякое движение по верхней палубе. В такой кутерьме и не заметишь, как смоет за борт.
Где наши транспорты? Ходовых огней не включаем, переговоров по радио тоже избегаем. Берег близко, и совсем не хочется, чтобы нас засек враг.
В кромешной темноте прошли несколько часов. Наконец вдали робко мелькнул огонек.
- Товарищ командир, - сквозь шум ветра слышу доклад штурмана Бормотина, видны огни одесских маяков. Через три часа, или ровно в ноль-ноль, будем в Одессе.
