Чарльз Рууд - Русский предприниматель московский издатель Иван Сытин
Сытин старался также поддерживать добрые отношения с покупателями шараповских картин и книжек. Для бродячих торговцев, по осени приходивших в Москву за товаром, который они потом возили на телегах или носили в коробах по деревням, Сытин устраивал «деловой ленч» по-русски: сначала вел их в баню, а после приглашал на угощенье к Шарапову. Ужинали с изрядным количеством водки, но хозяева следили, чтобы выпитое не шло в ущерб торговле и чтобы не слишком засиживались покупатели, которые не прочь были задержаться в гостях. Для расширения клиентуры среди владельцев лавок Сытин регулярно объезжал с обозами шараповских товаров дальние деревни и ярмарки, иногда за сотни километров от Москвы, не смущаясь даже трескучими морозами.
Возможно, уже в первое лето своего ученичества Сытин отправился на Нижегородскую ярмарку в качестве приказчика книжной лавки Шарапова. Там он на свой страх и риск уговорил крестьянина дядю Якова взять немного товара для продажи вразнос, и с этого началось создание целой новой сети офеней. За следующие шесть лет дядя Яков привлек к торговле книгами и картинами еще сто человек, охотно пополнявших свои короба в лавке Шарапова. За те же шесть лет оборот шараповской торговли на ярмарке вырос с 4 тысяч рублей до внушительной суммы в 100 тысяч. «По мере развития дела росла и моя дружба с хозяином», – замечает Сытин[26].
За всею этой работой обходительный и сметливый Сытин внимательно изучал интересы и вкусы крестьян, то есть со свойственным ему здравомыслием учитывал потребности рынка и на основании своих выводов советовал Шарапову, какие книги и картины печатать, а какие – не печатать. Словом, он справедливо утверждал, что много и усердно трудился на благо своего хозяина, хотя в глубине души наверняка имел виды и на собственное дело. Работая в Москве и колеся по провинции, Сытин во всех тонкостях постиг сравнительно простое производство и деловые приемы Шарапова.
К 1876 году, через десять лет после поступления в книжную торговлю московского купца, Сытин рассудил, что ему мало трехсот тридцати рублей годового жалованья. А к такому заключению он пришел, ибо двадцати пяти лет от роду обзавелся женой.
Сытин признает, что всерьез задумался о женитьбе лишь незадолго перед свадьбой и согласился на этот шаг по настоянию Шарапова. Старого хозяина беспокоили «соблазны Нижегородской ярмарки», где «покупатели (в особенности сибиряки) требовали, чтобы каждая сделка была вспрыснута». Хотя Сытин ничего не рассказывает о своем поведении на ярмарке, те несколько строк, которые он посвятил в своих воспоминаниях эпизодам, связанным с поисками невесты, действительно позволяют предположить, что Шарапов считал женитьбу лучшим средством укрепить дух своего коммивояжера[27].
Сватом был шараповский переплетчик Горячев, знавший одного пожилого кондитера, который подыскивал жениха для своей дочери. С одобрения Шарапова Горячев вызвался сходить с Сытиным в гости к девушке, причем за два года перед тем Сытин видел ее на свадьбе того же Горячева. Состоялась встреча, пусть несколько неловкая, но дающая представление о том, как проходило сватовство в Москве прошлого века, и два пожилых представителя мелкого купечества решили судьбу шестнадцатилетней девушки. Шарапов присутствовал на смотринах в качестве главы семьи, хотя по застенчивости или доброте приехал к дому на Таганке отдельно от Сытина и Горячева. Отец и дочь «нас приняли очень любезно и запросто», вспоминает Сытин, но угощения не предложили, «так как нас не ждали».
В продолжение скупого разговора юная девушка «бесшумно скользила по комнате», и наконец Сытин обратился к невесте: «Насколько весело, Евдокия Ивановна, проводите время?» Последовал ответ послушной дочери и вместе с тем проницательной женщины: «Какое же у нас веселье? Мы для чужого веселья работаем: для свадеб, балов. А наше удовольствие тогда, когда в церковь пойдешь или в театр с папашей съездим…» Она дала понять Сытину, что у него нет соперников. После этого, продолжает Сытин, «разговор не клеился. Шарапов молчал, как сыч, безмолвствовал и хозяин дома. Было тягостно и неловко».
Но при всей неловкости положения Сытину приглянулась Евдокия. Перед уходом он условился с ней о свидании в Нескучном саду. Там они объяснились и решили сыграть свадьбу через две недели. Евдокия и на свидание в парк пошла, вероятно, именно за тем, чтобы дать свое согласие, поскольку и она и ее отец ждали, что Сытин сделает предложение. В дореволюционной России были широко распространены браки по договору между родителями или опекунами, и этот брак выдержал испытание временем. Сытин почти ничего более не говорит в воспоминаниях о своей семейной жизни, но он был явно горд тем, что быстро столковался и насчет недурного приданого, и насчет свадьбы, а «свадьба была обычная купеческая, с музыкой и танцами, очень веселая и многолюдная».
К тому времени Сытин уже самостоятельно вел книжную торговлю, и молодые поселились в двух комнатах на антресолях хозяйского дома. Однако Евдокии хотелось жить отдельно, поскольку экономка Шарапова приняла ее, кажется, без особой радости. Сытин проявил характер и прямо заявил Шарапову, что ему нужна прибавка к жалованью до тысячи рублей в год, то есть втрое против прежнего, и собственная литография. Сытин хотел переходить на современные способы печати, а Шарапову это было ни к чему. Он признал, что слишком стар и ему поздно менять привычки, однако с радостью согласился во всем полагаться на Сытина. Не имея прямых наследников и все чаще склоняясь к мыслям о мире ином, Шарапов сделал Сытину щедрое и взаимовыгодное предложение.
Он удаляется от печатного дела, но остается формальным его владельцем. Сытин берет печатную часть предприятия на себя и продает Шарапову всю продукцию с уступкой 10 процентов. Такие условия позволили молодому приказчику переехать на новую квартиру. Сытин женился весной 1876 года, а летом уже открыл свою первую литографию на Воронухиной горе близ Дорогомиловского моста, где и поселился с молодой женой. На следующий год они произвели на свет дочь Марию.
Сытин тотчас приступил к обновлению производства. На 4 тысячи рублей приданого и 3 тысячи, ссуженные Шараповым, он купил ручной литографский станок французского производства, на котором раскраска получалась быстрее, лучше и дешевле, чем у женшин из Никольского. Ему еще не по средствам были паровые машины, широко внедрявшиеся в больших типографиях, зато теперь он мог сам руководить каждым этапом производства под собственной крышей.
На этом усовершенствования не кончились. Подобно всем деятельным печатникам со времен изобретения наборного шрифта, он ходил по типографиям, выискивая, что бы перенять. С удвоенной энергией он привлекал офеней к торговле и расширял ассортимент изданий за счет более живых картинок и книг с увлекательными сюжетами, тем самым предоставляя покупателям более свободный выбор, не ограниченный «картинами… духовного содержания… и из жизни народа»[28]. Бывало, по вечерам они с Евдокией приглашали своих работников к себе на чай и обсуждали новые планы и замыслы.
