Николай Иванов - Кремлевское дело
– И что же?
– А говорят так: «Рот есть – кушать не хочет». Удивляются, что все москвичи обычно такие жадные, только и знают, что хватать и побольше, а вы на них не похожи. Не берёте ничего, в столовой, в магазине расплачиваетесь. А ведь вы таких «тузов» зацепили, миллионы можете в карман положить. В группе у вас молодые ребята, а по девкам не бегают. Вот и удивляются люди. Они-то раньше другое видели. Но многие за это и уважают, убедились, что слово держать умеете. Поэтому и рассказывают вам много. Другим бы не стали.
– Так, значит, можно жить и работать без взяток?
– Вам можно, а в Узбекистане нельзя. Особенно у нас в Бухаре. Да вы и сами наши порядки и обычаи изучили, знаете, что я прав. Вы-то что: приехали и уехали, а здесь всё по-прежнему останется. В прошлый раз, когда вы меня про Эргашева спрашивали, я же честно сказал, что много про него знаю, но официальных показаний давать не буду. Я из чего исходил? Опасное это дело связываться с такими большими людьми. Всю жизнь я в милиции проработал, и не было ещё такого случая, чтобы республиканского министра внутренних дел привлекли к уголовной ответственности. Тем более, генерал-лейтенанта. Отстраняли от работы, иногда звания лишали, такое бывало, но сажать ещё никого не сажали. Андропов – он мог на это пойти, дать такую команду, не любил он МВД. Но его-то нет, Черненко у власти. А он на это никогда не пойдёт. Значит, прав я оказался. И про Каримова я никаких официальных показаний давать не буду. Первого секретаря обкома партии, хоть и бывшего, тем более никто в тюрьму не отправит. Таких случаев в стране ещё не было…
– Шамси Абдуллаевич, я вас уверяю, что на ход расследования ничто не повлияет. Оно будет продолжаться, как и прежде.
– Николай Вениаминович, я ведь, как сейчас вы, тоже людей допрашивал, убеждал в мудрости партийной линии, говорил, что во всём объективно разберёмся, что закон для всех один, его выполнять надо. А на самом деле разбирались так, как начальство решит. Так что, кривил душой, и вы сейчас кривите. Не видать вам ни Эргашева, ни Каримова, застопорится у вас дело. Нас-то, тех, кого уже арестовали, конечно, не отпустят, мы люди маленькие, за нас никто вступаться не будет. Меня, конечно, осудят, отсижу своё сполна. На осуждённых за взятки амнистии, если и будут, не распространяются. Но когда-нибудь домой вернусь. А вот у вас дальше работа не пойдёт. Сами убедитесь.
Но Рахимов оказался не прав. Расследование продолжалось. В мае 1986 г. Верховный суд УзССР приговорил его за получение и дачу взяток к 14 годам лишения свободы. Ошибся Рахимов и в том, что отсидит срок наказания сполна. Расследование было остановлено не при Черненко, а весной 1989 г. при ближайшем сподвижнике Андропова Горбачёве. В одночасье подследственные и осуждённые перевоплотились в «жертв произвола», стали «свидетелями», изобличающими коварных следователей. В их числе оказался и Рахимов. Его фамилия упоминалась в опубликованном 20 мая 1989 г. заключении Комиссии Президиума Верховного Совета СССР, признавшем всю деятельность следственной группы «преступной». А через несколько месяцев, отсидев чуть более 5 лет из 14, Рахимов оказался дома.
После смерти Андропова многие предполагали, что ставший у руководства страной Черненко, который и в личном плане существенно отличался от предшественника и зарекомендовал себя не способным ни к каким новациям твёрдым приверженцем брежневского курса, может свести на нет запущенный механизм борьбы с организованной преступностью. Мало кто сомневался, что возвращаются прежние времена. КГБ, как уникальный индикатор, реагирующий на любые изменения в коридорах высшей власти, первым снизил активность. Ведь одно дело вести поиск «шпионов», выявлять крамолу и преследовать инакомыслящих – и безопасно, и обеспечивает рост по службе, почёт и уважение. Совсем другое – посягать на интересы номенклатуры. Здесь можно нажить кучу неприятностей. Узбекские чекисты уже убедились в этом на собственной, как говорится, шкуре. Поэтому понятно было стремление уже больше не проявлять энтузиазма, действовать осторожно, побыстрее отчитавшись в случае успеха, снять с себя всякую ответственность. «Это не наши функции», – всё чаще слышали мы в ответ на настойчивые просьбы оказать содействие следствию, и всё больше вопросов рассматривалось со скрипом, становилось трудноразрешимыми. В наших взаимоотношениях с КГБ после смерти Андропова вновь наступила полоса отчуждения.
И всё же самые мрачные прогнозы не оправдались. Малоспособный управлять страной, тяжело больной Черненко, похоже, вообще не намерен был ничего менять. По инерции андроповская линия была продолжена, хотя борьба с мафиозными группами на периферии осуществлялась уже не столь активно, часто непоследовательно и конъюнктурно. Достаточно привести очень характерный пример, когда началось расследование «хлопковых дел» в Узбекистане, где в махинации были вовлечены миллионы людей. Летом 1984 г. в Ташкент прибыл Е. Лигачёв. Под его руководством прошёл XVI Пленум ЦК Компартии республики, беспрецедентный по царившему на нём лицемерию. Было подчёркнуто, что в Москве о приписках и злоупотреблениях ничего не знали, во всех грехах обвинили одного покойного Рашидова, а также подтвердили, что партийная организация в Узбекистане в целом здоровая и сама справится с выявленными недостатками. Новому хозяину республики Усманходжаеву поручили проконтролировать расследование «отдельных негативных явлений» – так в тот период именовали массовые приписки, хищения, коррупцию. Мафиози, готовые ради своего благополучия пожертвовать тысячами «стрелочников», бодро взялись выполнять поручение. Десятки тысяч специалистов, второстепенные и третьестепенные исполнители преступной воли верхов, вовлечённые в носившие директивный характер махинации, оказались в тюрьмах, в то время как все организаторы хлопковой афёры не понесли никакой ответственности.
Против этой кампании массовых репрессий, чудовищного произвола, оставившего мрачный след в правовой политике тех лет, мы последовательно выступали с самого начала. Расследуемое нашей группой в 1983-1989 гг. уголовное дело № 18/58115-83 о коррупции в высших эшелонах власти никогда не имело ничего общего с «хлопковыми делами», хотя этот ярлык постоянно пытались приклеивать к проводимому расследованию.
К началу 1984 г. группа уже чётко определилась в приоритетах, методике и тактике следствия. Мы считали практику массовых репрессий безнравственной, поэтому главную задачу видели в разоблачении организаторов, верхнего звена мафиози и освобождении от уголовной ответственности тысяч и тысяч «стрелочников». На первом этапе наше внимание занимали две основные персоны: первый секретарь обкома партии Каримов и министр внутренних дел Эргашев. Спасая обоих подопечных от ответственности, республиканские руководители с почётом проводили на пенсию Эргашева, а Каримова перевели в Ташкент на должность заместителя министра мелиорации и водного хозяйства. Оба продолжали оставаться членами местного ЦК и депутатами Верховного Совета. Московское начальство торопило нас завершить расследование и слышать не хотело о привлечении к уголовной ответственности двух высокопоставленных мздоимцев. Поэтому мы действовали крайне осторожно, без излишней огласки и не ставили своё руководство в известность о выявлении всё новых и новых фактов преступной деятельности этих лиц. Кстати, рядовые сотрудники КГБ потихоньку от своего начальства также помогали нам, чем могли. К июню 1984 г. уже были установлены эпизоды получения Каримовым взяток на сумму в полмиллиона рублей, Эргашевым – на 380 тысяч, а также иные их злоупотребления. Это позволило официально поставить вопрос об их ответственности и перед руководством Прокуратуры СССР, и перед партийными органами, без согласования с которыми принять решение в данном случае было невозможно.
