Фаина Пиголицына - Мстерский летописец
Молодые мстёрские поморцы, дети богатых раскольников, и обычаи не всегда соблюдали, одевались по журнальным картинкам, что считалось у поморцев греховным, и ездили на балы, а это было грешнее, чем в православную церковь сходить.
Кто-то придерживался раскола из-за торгово-промышленных связей, а связи у раскольников были по всей стране, и довольно крепкие. Некоторые молодые люди, состоя в расколе, говорили просто: «Как родители жили, так и нас благословили», — порой механически совершали согласные этой вере таинства.
С очередного мирского собрания Александр Кузьмич Голышев пришел поздно и взвинченный. Поддал ногой подвернувшуюся кошку, цыкнул на жену, попытавшуюся уточнить дошедшую до нее страшную новость.
— В Москве к заутрене звонили, а на Вологде звон слышали, — оборвал он жену. — Собери на стол, брюхо не гусли: не евши, не уснет.
Татьяна Ивановна вытолкала испуганных детей в переднюю, они успели поужинать, а сама принялась на кухне собирать на стол.
Муж ходил взад-вперед и неистово ругал раскольников.
— Неужто так и заковал их в цепи? — не вытерпела Татьяна Ивановна.
— Дак оне что удумали?! — вскричал Александр Кузьмич. — Жалобу на меня графине накатали, а там — одно вранье. Графиня ж далёко, из Питера ей ничего не видно, опять я виноватый выйду…
— Да ты бы по-хорошему…
— По-хорошему, по-хорошему! — взвился опять Александр Кузьмич. — Они говорят: «Откажись сам от бурмис-терства, тогды оставим тебя в покое, а не откажешься — пожалеешь». Что? Значит, самому отступиться?! Все мирское дело пустить под их басурманскую дудку? У них уж опять и выдвиженец свой есть, без денег бурмистром быть согласный, — Александр Кузьмич осклабился.
— А можа, отступиться?
— Можа, можа, да токмо не гоже! На что жить будем? Детей по миру? Да всё одно оне не дадут мне житья, хошь и отступлюся. Вот послушай, что они, проклятые, вручили мне.
Александр Кузьмич достал из кармана сложенную бумажку, развернул ее, встряхнул, чтобы лучше распрямились сгибы, и принялся читать:
— Богоявленской слободы Мстёры бурмистру Александру Кузьмичу Голышеву от мирского общества слободы Мстёры. Прошение. Позвольте нам написать ее сиятельству графине Софье Владимировне Паниной всеобщее прошение о желании болезном нашем, для блага всему обществу, избрать на место Вас из крестьян слободы Мстёры в бурмистры на трехгодичное время, без платежа жалованья тысячи пятисот рублей ассигнациями, а единственно из платежа оброчной суммы…».
Дальше следовали подписи тридцати двух крестьян, самых богатых раскольников.
Александр Кузьмич Голышев, потомственный иконописец, икон уже давно не писал. Как грамотного и начитанного, односельчане выбрали его писарем, когда ему было всего двадцать пять лет, и с тех пор он десять лет просидел над бумагами в земском сельском правлении, а теперь уже четвертый год был бурмистром.
Только шесть процентов населения России к середине девятнадцатого века были грамотными, еще сто двадцать пять тысяч обучались в школах. Так что «образованность», хоть и начальная, Александра Кузьмича Голышева была во Мстёре заметным явлением. Заняв же должность бурмистра, он вообще стал первым человеком в слободе.
Александр Кузьмич презирал раскольников за их догматические обряды и двойную жизнь.
Помещики Панины разрешили выбирать в бурмистры только православных, на выборах выдвинутые кандидатуры обязаны были предъявлять удостоверения священников в том, что придерживаются православия, и раскольники, рвущиеся к власти, покупали себе эти удостоверения за тысячу рублей серебром.
Покупалось всё. Раскольничья вера не признавала венчания и крещения. Но по государственным законам дети невенчаных родителей считались незаконнорожденными и не могли наследовать имущество отцов. И раскольники платили священнику по пятьдесят рублей за то, чтобы, не венчая молодых, тот записал их повенчанными и, не крестя ребенка, записал его крещеным.
Раскольников сразу, при Никоне, в XVII веке, когда произошел раскол, правительство начало жестоко преследовать. «За впадение» в раскол ломали клещами ребра, «сожигали», «резали языки и рвали ноздри».
И чем строже преследовались раскольники, тем отчаяннее и сильнее становилось их сопротивление. Не дожидаясь, когда их сожгут царские преследователи, тысячи раскольников сами сжигали себя.
Во второй половине царствования Петра I, когда гонение на раскольников ослабло, они стали не только не опасными для правительства, но оказались и полезными. Смелые до отчаянности, оборотистые и настойчивые, они проникали в самые отдаленные уголки России, осваивали новые торговые пути и способствовали, как отмечают историки, например, процветанию олонецких железных заводов, помогали Петру укрепиться на Балтике. Раскольники содействовали Демидову в разработке руды на Урале, они стали первыми привозить в Петербург хлеб для продажи. Но они по-прежнему не признавали православной церкви. Зажав нос или уши, торопливо пробегали мимо нее, чтобы не чувствовать запаха ладана, выходившего из церкви, не слышать колокольного звона.
Если к раскольнику приходил сосед-никонианец, то его не пускали дальше сеней, разговаривали с ним неприветливо, а то и грубо, а после его ухода окуривали избу своим ладаном.
Поморцы приняли «молитву за царя» еще в начале раскола, потому им еще тогда разрешили открыто проводить богослужение. У мстёрских поморцев было несколько молелен. А у кожевенника Панкратова была своя семейная особница, и только раз в году, на Николу зимнего, в молельной затевалась большая служба, на которую приглашались все мстёрские поморцы, а после нее устраивался обед.
Раскольники мстёрского Спасова согласия были двух толков: беспоповцы и «австрийской веры», т. е. «тайного священства».
Служба у беспоповцев велась в избе «у Кротовых девок», а кое-кто имел и свои молельни.
У Рассадиных собирались тайносвященцы, беглопопов-цы и приверженцы Белокриницкой иерархии.
При Александре I раскол из религиозной секты превратился уже в большую промышленную корпорацию производителей и торговцев. Но с 1827 года возобновились преследования раскола.
Жестокие меры применять к раскольникам правительство уже боялось, потому что они с религиозным благоговением принимали страдания.
Наставники раскола часто ходили в лаптях и бедных рубищах, а сами раскольники зачастую были очень зажиточными.
Мстёрские раскольники были тоже самыми обеспеченными людьми в слободе. Поморец Суслов имел «стильную» иконную мастерскую. Панкратов и Большаков были богатыми мучными торговцами, спасовцы Янцовы — тоже владели иконной мастерской, единоверцы Фатьяновы — содержали медно-прокатную фолёжную фабрику, Крестья-ниновы — иконную фабрику, а Мумриковы — фабрику по производству фольги.
