Н. Непомнящий Авт.-сост. - Вольф Мессинг
Вероятно, Эйнштейн посетил одно из выступлений Мессинга и заинтересовался. Потому что в один прекрасный день он пригласил его к себе. Естественно, что он был очень взволнован предстоящей встречей.
На квартире Эйнштейна в первую очередь поражало обилие книг. Они были всюду, начиная с передней. Вольфа провели в кабинет. Здесь находились двое — сам Эйнштейн и Зигмунд Фрейд, знаменитый австрийский врач и психолог, создатель теории психоанализа. «Не знаю, кто тогда был более знаменитым, — наверное, Фрейд, да это и не принципиально. Фрейд — шестидесятилетний, строгий, смотрел на собеседника исподлобья тяжелым неподвижным взглядом. Он был, как всегда, в черном сюртуке. Сухой, жестко накрахмаленный воротник словно подпирал жилистую, уже в морщинах, шею. Эйнштейна я запомнил меньше. Помню только, что одет он был просто, по-домашнему, в вязаном джемпере, без галстука и пиджака. Фрейд предложил приступить сразу к опытам. Он и стал моим индуктором.
До сих пор помню его мысленное приказание: подойти к туалетному столику, взять пинцет и, вернувшись к Эйнштейну, выщипнуть из его великолепных пышных усов три волоска. Взяв пинцет, я подошел к великому ученому и, извинившись, сообщил ему, что хочет от меня его друг. Эйнштейн улыбнулся и подставил мне щеку».
Второе задание было проще: подать Эйнштейну его скрипку и попросить его сыграть. Мессинг выполнил и это безмолвное приказание Фрейда. Эйнштейн засмеялся, взял смычок и заиграл. Вечер прошел непринужденно-весело, хотя Вольф был и не совсем равным собеседником, — ведь ему было в ту пору шестнадцать лет.
На прощание Эйнштейн сказал:
— Будет плохо — приходите ко мне.
С Фрейдом Мессинг потом встречался неоднократно. В его квартире так же безраздельно царствовали книги, как и в квартире Эйнштейна. Одна небольшая комната была превращена в лабораторию.
Мессинг не знал, были ли действительно нужны Фрейду для работы все те предметы, которые там стояли и лежали на полках, — скелет на железном штативе, оскалившие зубы черепа, части человеческого тела, заспиртованные в больших стеклянных банках, и т. д. — или они целиком предназначались для воздействия на психику больных, которых врач принимал дома, но впечатление эта комната производила сильное. Особенно в сочетании с аскетически сухой, суровой, одетой в черное фигурой ее хозяина, напоминавшего злого демона. Вольфу почему-то даже в домашней обстановке он представлялся обязательно со складной палкой-зонтиком в руках. Впрочем, посетителей у Фрейда было немного. Чаще всего пожилые люди, строго-чопорные и накрахмаленные и всегда, по моде того времени, с бакенбардами. В общем, как вспоминает Вольф, Фрейда не любили. Он был желчен, беспощадно критичен, мог незаслуженно унизить человека. Но на юношу он оказал благоприятное влияние: научил самовнушению и сосредоточению. Шестнадцатилетний мальчик, мог ли он не подпасть под власть этого очень интересного, глубокого, могучего человека? И власть свою Фрейд употребил на благо ему. Более двух лет продолжалось их близкое знакомство, которое Мессинг постоянно вспоминал с чувством благодарности.
Выступления Вольфа Мессинга между тем шли хорошо. И в 1917 году господин Цельмейстер сообщил ему, что они выезжают в большое турне. Маршрут охватывал чуть не весь земной шар. За четыре года они побывали в Японии, Бразилии, Аргентине… Было очень много, даже слишком много впечатлений, нередко заслонявших и искажавших друг Друга.
В 1921 году Мессинг вернулся в Варшаву. За те годы, что он провел за океаном, многое изменилось в Европе. В России вспыхнула Октябрьская революция. На перекроенной карте Европы обозначилось новое государство — Польша. Местечко, где Вольф родился и где жили его родители, оказалось на территории этой страны.
Ему исполнилось двадцать три года, и Вольфа призвали в польскую армию. Прошло несколько месяцев. Однажды его вызвал к себе командир и передал приглашение самого «начальника Польского государства» Юзефа Пилсудского.
В роскошной гостиной собралось высшее «придворное» общество, блестящие военные, великолепно одетые дамы. Пилсудский был в подчеркнуто простом полувоенном платье, без орденов и знаков отличия.
Начался опыт. За портьерой был спрятан портсигар. Группа «придворных» следила за тем, как Вольф его найдет. Право же, это было проще простого! Его наградили аплодисментами. Более близкое знакомство с Пилсудским состоялось позднее в личном кабинете. «Начальник государства» (кстати, это был его официальный титул в те годы) был суеверен, как женщина. Он занимался спиритизмом, любил «счастливое» число тринадцать. К Мессингу он обратился с просьбой личного характера, о которой ему никогда не хотелось вспоминать. Достаточно сказать, что он ее выполнил.
По окончании военной службы Мессинг вновь вернулся к опытам. Его новому импресарио господину Кобаку было лет пятьдесят. Это был очень деловой человек нового склада. Вместе с ним Вольф совершил множество турне по различным странам Европы: выступал с опытами в Париже, Лондоне, Риме, снова в Берлине, Стокгольме. По возможности стремился разнообразить и расширять программу выступлений. В Риге ездил по улицам на автомобиле, сидя на сиденье водителя. Глаза у него были завязаны накрепко черным полотенцем, руки лежали на руле, ноги стояли на педалях. Диктовал ему мысленно, по существу управляя автомобилем, настоящий водитель, сидевший рядом. Этот опыт, поставленный на глазах у тысяч зрителей с чисто рекламной целью, был, однако, очень интересен. Второго управления автомобиль не имел. Ни до этого, ни после этого за баранку автомобиля Мессинг даже не держался.
Посетил он в эти годы также и другие континенты — Южную Америку, Австралию, страны Азии. Из бесчисленного калейдоскопа контактов особое впечатление на него произвела происшедшая в 1927 году встреча с выдающимся политическим деятелем Индии Мохандасом Ганди, в учении которого, как известно, причудливо переплелись отдельные положения древней индийской философии, толстовства и разнообразнейших социалистических учений.
«Ганди меня глубоко потряс, — сообщает Мессинг. — Удивительная простота, всегда соседствующая с подлинной гениальностью, исходила от этого человека. Запомнилось его лицо мыслителя, тихий голос, неторопливость и плавность движений, мягкость обращения со всеми окружающими. Одевался Ганди аскетически просто и употреблял самую простую пищу.
Во время опыта, который я демонстрировал в его присутствии, Ганди был моим индуктором. Он продиктовал мне следующее задание: взять со стола и подать третьему человеку флейту. Этот третий взял ее, поднес к губам, и тонкие музыкальные звуки задрожали в воздухе. И вдруг из стоящей у его ног корзины, похожей на бутыль, начала выливаться серо-пестрая лента змеи. Ее движения четко повторяли ритм, заданный флейтистом. Это был настоящий танец, не менее точный и прекрасный, чем человеческий. До этого я никогда не видел ничего подобного и смотрел как завороженный».
