Вадим Старк - Наталья Гончарова
Ни для кого в придворном мире не являлся секретом роман Александра I и Марии Антоновны Нарышкиной, урожденной княжны Четвертинской, больно задевший императрицу Елизавету Алексеевну. Тема эта целое столетие была под запретом. Только в начале XX века ее коснулся Д. С. Мережковский в своем романе «Александр I». События, невольной участницей которых станет Наталья Ивановна Гончарова, представляются следующим образом:
«Вскоре после Аустерлица появилось в иностранных газетах известие из Петербурга: „Госпожа Нарышкина победила всех своих соперниц. Государь был у нее в первый же день по возвращении из армии. Доселе связь была тайной; теперь же Нарышкина выставляет ее напоказ, и все перед ней на коленях. Эта открытая связь мучит императрицу“.
Однажды на придворном балу государыня спросила Марию Антоновну об ее здоровье.
— Не совсем хорошо, — ответила та, — я, кажется, беременна.
Обе знали от кого».
Марию Антоновну Нарышкину Пушкин впервые поминает в ранней поэме «Монах», написанной именно в 1813 году. Известна она стала только в 1928 году, будучи найдена в бумагах лицейского товарища Пушкина, князя Александра Горчакова. Он неоднократно в 1870—1880-х годах рассказывал историку Царскосельского лицея В. П. Гаевскому о том, что уговорил Пушкина уничтожить «Монаха» — стихотворение «довольно скабрезного содержания». Однако как раз в бумагах Горчакова поэма и была найдена, притом в весьма потрепанном виде, судя по которому она передавалась лицеистами из рук в руки. Позднее Горчаков вряд ли давал ее кому-либо читать, почитая «дурной поэмой», но уничтожить не решился.
В этой поэме Нарышкина поминается в монологе чёрта, соблазняющего монаха:
Поедешь ты потеть у Шиловского,
За ужином дремать у Горчакова,
К Нарышкиной подправливать жилет.
Мария Антоновна, которой в ту пору было 34 года, еще с 1801 года была фавориткой Александра I. Пушкину, как и всем лицейским, жившим в непосредственной близости от Екатерининского дворца, летней резиденции императора, было известно об этом многолетнем романе.
Ф. Ф. Вигель, приятель Пушкина, чьи «Записки» использовал в своем романе Мережковский, писал: «Кому в России не известно имя Марии Антоновны? Я помню, как в первый год пребывания моего в Петербурге, разиня рот, стоял я перед ее ложей и преглупым образом дивился ее красоте, до того совершенной, что она казалась неестественною, невозможною; скажу только одно: в Петербурге, тогда изобиловавшем красавицами, она была гораздо лучше всех. О взаимной любви ее с императором Александром я не позволил бы себе говорить, если бы для кого-нибудь она оставалась тайной; но эта связь не имела ничего похожего с теми, кои обыкновенно бывают у других венценосцев с подданными».
Позднее в качестве эпиграфа ко второй главе «Пиковой дамы» Пушкин использовал светский разговор Дениса Давыдова с М. А. Нарышкиной:
— II paraît que monsieur est décidément pour suivantes.
— Que voulez-vous, madame? Elies sont plus fraîches[5].
Прочитав «Пиковую даму», Давыдов 4 апреля 1834 года написал Пушкину: «Помилуй, что за дьявольская память! — Бог знает когда-то на лету я рассказал тебе ответ мой М. А. Нарышкиной насчет les suivantes, qui sont plus fraîches, а ты слово в слово поставил это эпиграфом в одном из отделений Пиковой Дамы». Этот эпизод нашел отражение и в черновиках «Романа в письмах»: «Недавно кто-то напомнил эпиграмму Давыдова какой-то спелой кокетке, которая смеялась над его демократическою склонностью к субреткам: que voulez<-vous>, ma<dame> elles sont plus fraîches. — Многие принял<и> сторону дам большого света — утверждали, что любовь питается блеском и тщеславием». В доме Нарышкиных на Фонтанке часто устраивались балы губернского дворянства, на которых присутствовала вся петербургская публика. Об одном из своих посещений великолепного нарышкинского особняка Пушкин писал жене в Полотняный Завод 18 мая 1834 года: «Вчера я был в концерте, данном для бедных в великолепной зале Нарышкиных».
Имя мужа Марии Антоновны как самого знаменитого рогоносца пушкинской поры будет поставлено под анонимным пасквилем, полученным поэтом 4 ноября 1836 года. Александр I имел от своей фаворитки дочь Софью. Императрица Елизавета Алексеевна также родила дочь от кавалергарда Охотникова, в 1806 году. В октябре 1806 года человек, якобы подосланный великим князем Константином Павловичем, смертельно ранил фаворита императрицы при выходе из театра, и в январе 1807 года он умер. Эта история наделала много шума.
Алексей Яковлевич Охотников вышел из среды среднего дворянства Воронежской губернии, где его семье принадлежали поместья в Землянском уезде. Начав службу сенатским регистратором, он 21 мая 1801 года был определен эстандарт-юнкером в Кавалергардский Ее Величества полк, шефом которого была в ту пору императрица Елизавета Алексеевна. Через четыре месяца, 25 сентября, он получил первый офицерский чин корнета, а 5 ноября 1802 года произведен в поручики. 24 июня 1804 года Охотников был назначен полковым адъютантом. 29 марта 1806 года ему следует очередной чин штаб-ротмистра. В 1805 году он влюбился в императрицу. Семейное предание в изложении историка Кавалергардского полка С. А. Панчулидзева так передает эту историю.
«Муж — высокопоставленное лицо — невзирая на красоту, молодость и любовь к нему своей жены, часто изменял ей. Ко времени ее сближения с Охотниковым она была окончательно покинута своим мужем, который открыто ухаживал, даже в ее присутствии, за одной дамой того же круга. Про эту связь говорил весь Петербург. Иные не находили в том удивительного, считая забытую жену за слишком серьезную и скучную, и вполне оправдывали легкомысленность мужа; другие смотрели с сожалением на молодую женщину, переносившую с достоинством это тяжелое и незаслуженное оскорбление. Между таковыми был и Охотников. Чувство Охотникова возросло от сознания, что оно никогда не встретит взаимности, так как в Петербурге все говорили о неприступности молодой женщины и любви ее к своему мужу.
Но, вероятно, последняя измена переполнила чашу терпения молодой женщины. И, покинутая, одинокая, она невольно заметила взгляды молодого офицера. В них она прочла глубоко скрытое чувство любви и сожаления к ней; видя эту симпатию к ее несчастию, она сама увлеклась. Любовь их продолжалась два года. Наконец наступил роковой день: осенью 1806 года, при выходе из театра, Охотников был кем-то ранен кинжалом в бок. <…> Подозрение его падало на брата мужа любимой женщины. Последнее время тот неустанно следил за своей невесткою и, как думал Охотников, преследовал ее своею любовью.
Если убийство и было дело его рук, то навряд ли мотивом была любовь к невестке, а напротив — его любовь и преданность к брату; если он и следил за своей невесткою, то именно из-за боязни за честь брата».
