Ольга Мочалова - Голоса Серебряного века. Поэт о поэтах
К. Д. симпатизировал имажинисту Сандро Кусикову[77], бывавшему у него: «Изящный офицерик».
«Я как-то охотился в лесу и подстрелил дятла. Он упал. Глазки его были раскрыты, и в них еще играл свет. А в клюве крепко была зажата красная ягодка… С тех пор я бросил охотиться». (Это я потом прочла в книге Б. «Под новым серпом»[78].)
«Мечтаю о колоколе с мягким и густым ударом, который будет призывать всех стать на молитву, а иногда — к танцам».
«Ко мне ходит простая крестьянка. Она любит литературу. Читала все, что полагается — Толстого, Тургенева, Достоевского, Гончарова. Мы разговариваем с ней о стихах».
«Я обошел картинную галерею в Париже и, остановившись на площадке, спросил: „C’est tout?“ — „C’est quelque chose“[79], — ответил швейцар»[80].
«Я купался в океане, заплыл слишком далеко и почувствовал, что теряю силы. Оглянулся на берег и увидел свою виллу, где в распахнутом окне моей комнаты виднелись цветы, а внутри на столе лежала недочитанная интересная книга и стояла банка с вареньем. Нет, я не хочу умирать! Тут за моей спиной послышался сильный шелестящий шум, и огромный океанский вал, подхватив меня, выбросил на берег».
Однажды спутница К. Д., разговаривая в гостях, заплакала. Он сказал: «Ты плачешь негармонично».
«Должно быть, когда вы чего-нибудь хотите, то очень хотите? Это видно по глазам».
«Иногда я, как ястреб, хватаю глупенькую птичку и — довольно».
«Я знал одну совершенно очаровательную старую деву».
«Я не волнуюсь выступать перед аудиторией, потому что мне есть, что сказать».
«Корова имеет священное значение, она дала человеку возможность жить, не убивая животных на мясо, питаться ее молоком. И все-таки я не люблю корову. Я люблю не лошадь, а — коня».
«Что может быть лучше весны, весны, весны».
«Зимой заманчив interieur».
«Огню плохо, если ему нечего жечь».
«Марина, зачем ты читаешь Момсена[81]? Это чиновник от истории».
«Я признаю революционеров Духа. К ним принадлежит и боярыня Морозова»[82].
«Я за то и не люблю Рудольфа Штейнера[83], что даже и в „Летописи мира“ — такая поэтичная тема — он пишет засушенным деревянным языком».
Рассказывали, что родители звали Мирру «поцелуйчик».
Рассказывал Вячеслав Иванов, что на одном званом обеде Бальмонт увлекся соседкой, хорошенькой артисткой из «Летучей мыши»[84]. Он забредил, стал ронять тарелки, смотрел безумными глазами. «Он далеко заходит».
Письмо К. Д. Бальмонта мне из Франции:
«Châtelaillon, Char-Inf., Chalet Chariot 1924.V.29.
Ольге МочаловойЯ пред тобою виноват,
И это слишком понимаю.
Любой строке твоей я рад,
Они меня уводят к краю,
Где я с тобой был нежный брат,
Ты ведаешь — нежнее брата.
Твоей девической душой,
Мне столь желанной, нечужой,
Не раз взволнованно-богата
Была на миг моя душа.
Минута счастья хороша,
Минута близости воздушной.
Когда в двоих не рознь, а чет
Горит зарей, — и стих послушный
В душе, к тебе неравнодушной,
Журчаньем плещущим течет.
Скажи мне, Ольга, что с тобою?
О чем мечты? Ты в чем? Ты с кем?
Я с ширью моря голубою,
Пред ней пою, с людьми — я нем.
Совсем не ведаю излишка,
Но не согнул прямой свой стан,
И немудреный мой домишко
Глядит на гулкий океан.
Любовь — такой удел мне дан —
Всегда любить волну морскую,
Она поет мне за окном.
А что еще? Все об одном,
Запечатленном, я тоскую.
Люблю далекую Москву,
Разбеги рек моих хрустальных,
Все мысли дней первоначальных.
И так томлюсь. И так живу.
Увидимся ль? О, да, неложно,
Все невозможное возможно.
Придет заветная пора.
И, руку взяв твою, тревожно
Скажу: „Я мил тебе, сестра?“
Б.» [85]
В письмо были вложены засушенные лепестки мака. Это пятое и последнее стихотворение К. Б., относящееся ко мне[86]. Письмо пришло в разрушенный сад с поваленным забором, в дом, который заполнялся чужими людьми, где я оставалась последней из семьи. Через полгода я уехала оттуда навсегда, а поле, аллеи, рощи и парк — превратились в район Москвы.
Рассказ Марины Цветаевой (1939 год)
Семья Бальмонтов живет в Париже на средства частной благотворительности. Анна Ивановна[87] по-прежнему спутница поэта, где-то служит, жалкая старуха. Бальмонт изредка пишет небольшие стихи. Он говорит: «Я уже достаточно много писал, и мало ли глупостей я наговорил».
Бальмонт спился и дошел до белой горячки. То он без остановки и без устали ходит и ходит по десяткам верст, то страдает отвращением к еде, то впадает в буйство, то подолгу находится в состоянии мрачной неподвижности. Он лечился в больнице, надевали ему и смирительную рубашку. Я (М. Ц.) говорила: «Ему не дали вовремя умереть». Совершился за время парижской жизни новый брак Бальмонта с княгиней Ш., от нее двое детей — мальчик и девочка, им теперь лет 15, они красивые, хорошо учатся, нормальны[88].
Из дочери Мирры получился странный monstre. Она хороша собой, очень похожа на отца, но все отцовские черты повернуты у нее в сторону красоты. Ей 26 лет, у ней пятеро детей, все от разных мужей. Все романы ее кончаются быстро и скандально. Один из мужей убежал даже на Корсику. Мирра подвержена гневу и, не помня себя, швыряется чем попало. Мать К. Д. была такой же[89]. Кое-как одетая, непричесанная, полубосая, бродит Мирра по Парижу, не разбирая времени суток. Она пишет стихи и стихи недурные о своих возлюбленных, о любовных переживаниях. Родителям Мирра доставляла множество хлопот и огорчений. К. Д. — прекрасный отец. Дочь устраивали на жительство к друзьям и знакомым, в деревню, но ничего не помогало. Я много раз дарила ей нужные одежды. Но подаришь пальто — оно сгорит на керосинке, и Мирра ходит рваная опять. Рубашки она носит, пока они на ней не истлеют. Даже к такому делу, как обмен паспорта, от чего зависит право на жительство, Мирра относится спустя рукава, и от выселения спасают знакомые. Дети все хороши собой, и, жалея ребят брошенных, голодных, добрые люди разбирают их по рукам. Мать ничего против не имеет.
Как-то меня (М. Ц.) спросили в издательстве: «Разве вы считаете Бальмонта большим поэтом?» — «Это не я считаю, а это общеизвестный факт», — ответила я.
