Норман Оллестад - Без ума от шторма, или Как мой суровый, дикий и восхитительно непредсказуемый отец учил меня жизни
Мама, наклонившись, стояла в дверях комнатки для стирки. Она выпрямилась и посмотрела на меня.
– Норман, где ты был?
– На пляже.
– Без Саншайн? – спросила она.
Санни как раз вылезла из-под кухонного стола, подпрыгивая и виляя хвостом, словно не видела меня долгие годы. Опустившись на четвереньки, я погладил ее и поцеловал в нос.
– Все ты врешь, – сказала мама.
– О чем ты?
– Ты катался на скейте. Его не было на месте.
– Просто я больше не храню его там, а то папа все время наваливает на него свои доски для серфинга.
Я шмыгнул в свою комнату – она находилась прямо возле кухни. Захлопнул дверь, и Санни сразу же начала скрестись в нее. Я быстро стянул футболку и надел рубашку с длинным рукавом.
Выйдя из комнаты, я направился прямиком к холодильнику и отпил молока из бутылки. Мама подошла к нему и встала у дверцы.
– Ты говоришь правду?
– Да.
– Норман, не ври мне в глаза. Так будет только хуже.
– Но я не вру! Спроси ребят, нигде я не катался…
Она пристально посмотрела на меня, и я пожал плечами.
– Почему на тебе рубашка с рукавами? – спросила она.
– Потому что я собираюсь к каньону.
Мама выглядела озадаченной и несколько обеспокоенной. Я позвал Санни, и мы прошли через кухню в гостиную, мимо кресла-качалки Ника, в котором он каждый вечер смотрел новости. Я думал о том, что мне опять придется выслушивать подробности уотергейтского дела[9] и наблюдать, как Ник орет на телевизор, восседая в своем кресле-качалке с бутылкой водки в руке.
Санни бежала впереди. Она спрыгнула в расположенную на нижнем уровне мамину спальню и выскочила на крыльцо через открытую раздвижную дверь. У моей собаки не было левой передней лапы, но это вовсе не помешало ей сигануть с крыльца на песок.
Она знала, куда мы направляемся. В этом месте вода ручья, бегущего из каньона Топанга, скапливалась в пруду, откуда затем стекала в океан. Зимой, в период дождей, поток бывал особенно буйным. Мы шли по земляной тропинке вокруг пруда, заросшего солодкой. Воздух был напоен ее запахом. Я оторвал веточку и начал жевать, потом бросил еще одну Санни. Посредине пруда по-прежнему торчал автобус «Фольксваген» – много лет назад сильным ливнем его смыло с каньона. Как-то раз я на спор доплыл до него и постоял на крыше.
Под мостом было прохладнее, над головой гудели машины. Мы дошли до другой стороны, и тропа побежала вдоль песчаных берегов ручья. Я завел Санни в заросли бамбука, и мы уселись на потрепанное одеяльце, обозначавшее границы нашей крепости. Я продолжил рассказывать ей сюжет своего романа про знаменитого сыщика Мёрчера Кёрчера, который разыскивал похитителя «Моны Лизы» на борту корабля, идущего в Европу. Я говорил и одновременно записывал текст в блокнот – я хранил его в стареньком металлическом термосе, найденном здесь, в каньоне. Закончив историю, я сообщил Санни, что, когда вырасту, накачаю себе огромные мускулы и хорошенько накостыляю Нику, если он хоть раз заорет на меня или примется командовать мной или мамой. Санни смотрела мне в глаза. Она всегда слушала меня так, будто я был самым важным человеком на свете.
Глава 5
Я проснулся от того, что все…
…мое тело тряслось, как товарный поезд. Я жутко замерз, и холод вырвал меня из мягких объятий тумана. Передо мной была та же картина, что и в первый раз, – нереальный пейзаж, лишенный четких линий; казалось, я попал в бездонное облако. Но тут я увидел покореженную приборную панель.
Я попробовал пошевелиться и понял, что нахожусь на своей стороне перевернутого сиденья. Прямо под моим бедром ледяной занавесью срывался вниз склон – такой крутой, что я удивился, почему еще не качусь по нему. Я осторожно повернул голову. Мои светлые волосы примерзли к обломку металла, разорванному и искромсанному, словно гигантский кусок фольги. При движении они с хрустом отодрались.
Я поискал глазами то место за приборной панелью, где раньше было дерево. Его скрывали клубящиеся облака. Облачный шар накатил и на меня, и я вновь перестал понимать, где верх, а где низ.
Постепенно ко мне возвращались силы. Я, словно зародыш, начинал обживать свое молочно-белое обиталище. Мне представилось, как мы с отцом едем на лыжах сквозь белую мглу. Не пытаясь объяснить наличие приборной панели, я предположил, что врезался в дерево и, возможно, отец не может отыскать меня в этой буре.
Туман колыхался то вверх, то вниз, будто дышал. На мгновение он приподнялся над заснеженной землей. Метрах в пяти от меня на склоне виднелись ботинки пилота, и носки их смотрели в разных направлениях. Из снега торчали вывернутые ноги. Край рубашки задрался, обнажив белый живот.
Я все еще сплю, не иначе!
Я сполз со своего сиденья, задев ногой приборную панель. Она отскочила, как крышка люка, покатилась по ледяному занавесу и исчезла в тумане. Я не мог больше смотреть на этот отвесный скат и поспешно пополз по склону в сторону, упираясь бедром и плечом. Неужели пилот действительно так искалечен, как мне показалось? Я услышал скрип металла по льду – вероятно, сдвинулся какой-то обломок самолета, но все скрывал поднимавшийся от земли туман. Я тоже начал соскальзывать, поэтому остановился и перекатился на живот. Холод пробирался сквозь лыжный свитер и кеды. «Вчера в Биг-Бире было тепло, – подумал я. – Жаль, что на мне нет перчаток, куртки и лыжной шапочки». Я цеплялся за лед всеми частями тела: голыми пальцами, подбородком, грудью, тазом и коленями. Ледяная завеса уходила в туман прямо передо мной и была до того крутой, что, казалось, я вот-вот полечу вниз. Вокруг сомкнулось кольцо тумана, заключив меня в крохотный серый кокон.
* * *Я осторожно переместился по склону слева направо, в ту сторону, где заметил пилота. Вскоре лед сменился твердым настом, и держаться стало проще. Я отметил про себя этот участок, где было за что зацепиться. Приблизившись к пилоту, я увидел, что его нос лежит на снегу отдельно от лица. Зияющая дыра была заполнена замерзшей кровью, а глаза распахнуты, словно он силился разглядеть собственный лоб. Из задней части черепа вытекало мозговое вещество.
Я стал звать отца, вглядываясь в туман, наплывавший отовсюду, и нигде не мог его найти.
– Папа! Папа! – снова позвал я.
Отозвался женский голос и тут же растворился в шуме ветра.
Чуть выше по склону я увидел Сандру – смутную фигуру, окутанную туманом. Она сидела на своем сиденье, оторванном от корпуса самолета. Порыв метели на мгновение скрыл ее, а когда снег улегся, я смог все разглядеть. Я находился в узком желобе, который поднимался ввысь, в облака и туман. Мы с отцом назвали бы его скатом. Он тянулся с вершины этой неведомой мне горы и, насколько я мог предположить, ниже переходил в более широкий склон или каньон. Вогнутый ледяной спуск напомнил мне о трассе в Лощине Висельника на Мамонтовой горе. «Не для слабых духом» – так отзывался о ней отец. Я предположил, что, как и Лощина Висельника, этот скат окаймлен зубчатыми скалами, сейчас скрытыми туманом.
