Владимир Голяховский - Это Америка
— Спасибо. Я сказал Наде, что монеты покупаешь ты, поэтому сама дай ей деньги…
* * *Саша Фисатов привез Надю с Александрой в Москву, в свою двухкомнатную квартиру. Их визит к Бергам превратился в событие. Саша, как вошел, радостно воскликнул:
— Дядя Павел, тетя Авочка, это моя Надя и наша дочь Александра!
Августа всплеснула руками:
— Как мы рады наконец увидеть вас! Саша так много раз рассказывал о встрече с Надей. И вот мы видим вас вместе.
Все расцеловались, и Саша бережно поставил на тумбочку фанерный ящик.
— Это вам подарок от Нади и Александры.
Он открыл крышку. Внутри лежал большой кусок копченого окорока. Надя смущенно объяснила:
— Вы уж не удивляйтесь, как говорится. Мы с дочкой думали — думали, чего подарить таким людям, как вы, и решили — окорочок, от кабанчика нашего, сами ведь вырастили. Чем богаты, тем и рады.
Подарок был неожиданный и несколько странный. Августа умело скрыла удивление за каскадом восторгов:
— Целый окорок! Я сто лет такого не видела. Какая прелесть! Спасибо, дорогие наши. А теперь милости просим, пожалуйте, дорогие гости, к столу.
Большой стол был изысканно сервирован, гости поражались красоте посуды, осматривали мебель, картины в рамах, смущенно и растерянно улыбались:
— Как у вас красиво-то!
Августа держалась с Надей как со старой знакомой, она всегда умела уважительно общаться с людьми самого разного уровня. Саша переводил восторженные взгляды с одной на другую: его любовь легко уравнивала Надю с Августой.
После ужина Августа позвала Надю в спальню:
— У меня к вам есть женский разговор.
Поговорив немного о том о сем, Августа сказала:
— Ваши монеты оценили в двадцать одну тысячу. Я знаю, Саша не хочет говорить об этом.
— Да, не хочет. Он такой странный. Я ведь почему монеты-то продать решила — чтобы Александре купить бриллиантовые сережки, колечки разные, драгоценности, так сказать. А то у других-то есть, а у Александры-то нет.
— Да, я понимаю. Это очень правильно. Если вас эта сумма устраивает, то вот, я приготовила деньги — здесь двадцать одна пачка по тысяче, — Августа передала ей туго набитую вышитую сумочку. — Спасибо за монеты, они очень красивые.
В это время за столом Лиля сказала Саше, что Алешу высылают за границу.
— Как высылают, за что?! — Саша вскочил, пораженный.
Алеша стал рассказывать:
— Высылают, как многих других, — неугоден властям. Меня решили наказать изгнанием, как наказали Бродского, Солженицына, Галича, Ростроповича.
— А ты, Лиля, тоже с ним поедешь?
— Я хотела бы, но не могу — мы не зарегистрированы. Но я с Лешкой подам заявление на эмиграцию в Израиль. А потом мы с Алешей встретимся в Европе и вместе уедем в Америку.
— В Америку? Вы хотите ехать в Америку? Если вы окажетесь в Нью — Йорке, обязательно разыщите там Зику Глика, моего хорошего друга.
Тут Алеша решился сказать:
— Саша, я тебе признаюсь: мы ведь купили у Нади золотые монеты, чтобы переправить их за границу и там продать.
— Чтобы переправить… — поразился Саша. — Вас же арестуют!
— У нас есть хороший друг, который может это сделать.
— Вот оно что… А я-то удивлялся — зачем тете Авочке монеты?
— Ты уж нас извини, мы не хотели тогда в Чистополе все выкладывать при Наде.
До конца вечера обескураженный Саша сидел молча, опустив голову. Когда Надя с Александрой вернулись в столовую, они не могли понять, что с ним произошло. Смущенно посматривая на него, Надя определила по — своему:
— Да, похоже, перепил мой Саша, так сказать.
* * *Вскоре из Бельгии вновь приехал по делам Николай Савицкий. Алеша с Лилей рассказали ему о своих планах и попросили:
— У нас к вам громадная просьба: вы говорили, что смогли бы перевезти оригиналы наших дипломов и золото. Оригиналы документов эмигрантам вывозить не разрешают. А нам еще удалось купить пятьдесят царских монет червонного золота. Можете вы перевезти их?
— Конечно. Документы я заложу в свои деловые бумаги, а золото распределю по карманам и положу в бумажник. Дайте только знать, когда поедете в Европу, мы с вашей тетушкой Бертой встретим вас, и я отдам все обратно.
Алеша был рад, что договорился с Савицким, дома говорил Лиле:
— Ну, теперь я успокоился: даже если вы раньше попадете в Америку одни, вам с Лешкой на первое время средств хватит. Там золото покупают и продают свободно.
— Как и кому я его продам, за какую цену? Я не смогу. Ты приедешь и продашь.
— Но пока я приеду, может пройти много времени. На что ты будешь жить? Продашь монеты, и у тебя будут деньги.
— Не умею я этого делать и не хочу. Приедешь — сам продавай, — рассердилась Лиля.
— Если женщина сердится, значит, она не только неправа, но и понимает это. Ты говоришь глупости. Взгляни на вещи по — деловому.
Лиля собралась заплакать, но в этот момент раздался звонок в дверь. Кто бы это мог быть так поздно? На пороге стоял участковый милиционер капитан Семушкин:
— Примите повестку и распишитесь.
Алеша прочитал, закусил губу и посмотрел на Лилю. Она заглянула в бумагу — это было предписание явиться завтра для досмотра вещей в аэропорт «Шереметьево», а на следующий день утром — на вылет. Куда вылет, сказано не было.
Лиля повисла у мужа на шее и разрыдалась.
* * *На досмотр вещей в Шереметьево Алешу с Лилей вез Моня. По дороге он рассказал:
— Ребята, на днях я играл в преферанс не с кем-нибудь, а с самим начальником ОВИРа генералом Верейным. Довольно развитой оказался мужик. Ему сказали, что я никогда не проигрываю, и он загорелся желанием обыграть меня. Конечно, я выиграл, но умеренно. Тем временем у меня созрел план: когда Лиля подаст заявление на отъезд, я опять сяду с ним играть и специально проиграю. Он размякнет, и я попрошу его взять дело под свой контроль. Так Лиля быстрей получит разрешение на выезд.
— Думаешь, тебе и это удастся?
— Да я ж проницательный еврей! Я к нему присмотрелся, вижу — взятку возьмет, но лишь тонко преподнесенную. Я проиграю ему тысячу, а взятка преферансом — та же взятка.
— Монька, если тебе это удастся, я окончательно уверую в то, что ты гений.
— Старик, какие счеты? На то мы и друзья. А хочешь сделать мне приятное, тогда вот что: помнишь, я подавал тебе идею написать за рубежом роман «Еврейская сага»?
— Помню, я даже обдумывал уже план.
— Так вот… Опиши меня в твоем романе.
— Монька, уж тебя-то я обязательно опишу. Не знаю, осилю я роман или нет, но обещаю — без твоей проницательной особы он не выйдет. Каким ты хочешь в нем быть?
