Барбара Аутланд Бейкер - Арнольд и я. Жизнь в тени Австрийского Дуба
Этот парень, несомненно, выбрал для себя несколько странноватый путь «эксгибициониста», и сама жизнь поделилась тогда с нами этим чудаком. Я смеялась про себя во сне, представляя его нелепую мускулатуру, но вскоре забыла о нем, пока мне в конце недели не попался на глаза сделанный на пляже снимок. Когда сегодня я смотрю на эту фотографию из моего альбома, мне кажется, что он выглядит худоватым: с течением времени и с накопленным опытом наши взгляды имеют свойство меняться.
Тем не менее мое желание покинуть родной дом никуда не исчезло, и последние месяцы лета я жила только мыслью о том, чтобы уехать оттуда. Я хотела освободиться от стариков, коров, ночных пьяных родительских перебранок, дыма отцовских сигарет, менопаузы матери и необходимости возить с собой младшую сестру. Подобно своим друзьям, я заслужила право на отдельное проживание, и обучение в колледже предоставило мне такую возможность. Я и мои школьные подруги стали студентками колледжа, а большинство из нас были белыми англосаксами протестантского вероисповедания поздних шестидесятых.
Несколько девочек из богатых семей уехали на Атлантическое побережье, другие перебрались в Колорадо, а одна очень яркая девушка получила возможность продолжить свое обучение в престижном Стэндфордском университете. Бóльшая же часть моих знакомых поступила в Университет Южной Калифорнии, ну а скромных возможностей нашей семьи хватило лишь на Университет Сан-Диего. Не нужно и говорить, что из-за такого положения вещей я чувствовала себя самым несчастным человеком во всем штате. Меня и моих друзей не особо беспокоили проблемы окружавших нас людей, и мы наслаждались нашим привилегированным положением жителей богатого города. От нашего взора, конечно же, не могли укрыться проблемы, которые активно обсуждались в студенческих кампусах по всей стране. Но сказать по правде, в глазах протестующих против военных действий, хиппи и либерально настроенных профессоров наши ценности выходцев из зажиточного города не стоили и ломаного гроша. Правда жизни состояла в том, что снобизм Сан-Марино не подготовил нас к совместному проживанию с нашими соседями по студенческому общежитию.
Немного отвлечься от своих мрачных мыслей мне удалось после того, как я заняла высокий пост в студенческом братстве «Каппа Альфа Тетта». Девушки, состоявшие в этом братстве, все как на подбор были статными и сообразительными блондинками, однако это не спасало нас от некой фальшивости в отношениях внутри коллектива. Но надо сказать, что ощущение фальши не охладило моего увлечения греческой культурой и искусством. Каждый вечер я посещала традиционный ужин для членов братства, неимоверно гордясь при этом своей принадлежностью к высшему студенческому обществу. Мой статус члена братства накладывал на меня определенные ограничения, и я старалась больше не курить в присутствии посторонних. Мне также приходилось много общаться с нашими преподавателями и просить их о помощи для улучшения своих оценок, которые шли в общий зачет братства «Тетта», – другими словами, я боролась за иллюзорное превосходство. Помимо всего прочего, я хранила девственность (с которой бы согласилась расстаться только в браке) для своего избранника. Он должен был быть членом братства «Сигма Альфа Эпсилон» или «Каппа Сигма», но уж никак не «Мистером Пляж», которого мы видели на вечеринке по случаю окончания школы.
Очень скоро студенческая жизнь начала крутиться в основном вокруг духа соперничества: мне приходилось унимать свое воображение и бороться с обуревавшим меня чувством зависти по отношению к лучшим ученикам колледжа, женским сумкам из кожи и великолепным балетным туфлям. Что касается политики, я насмехалась над людьми, сжигавшими флаги и требовавшими вывода войск из Вьетнама, а по возвращении в отчий дом яростно доказывала родителям, что Америка должна уйти из далекой азиатской страны. Меня также беспокоило то, что ребята из студенческих братств периодически избегали меня, тогда как в моем бойком воображении я одерживала победы над моими высокими белокурыми «соратницами», наличие мозгов у некоторых из которых было под большим вопросом. У меня, конечно же, были моральные принципы, но после убийства президента Кеннеди мой бунтарский разум решил, что Бога нет: он просто не может существовать в этом полном антагонизма мире, в котором убийство президента похоронило и иллюзию демократии. Если бы Бог существовал, разве бы он допустил подобное? Поэтому я уверовала в его отсутствие: нельзя верить в то, что не может доказать свое существование.
Пребывая в расстроенных чувствах, я была вынуждена бороться с лишними калориями, от которых мое тело определенно начало раздаваться. К такому положению вещей меня привело слишком частое участие в спорах «кто сможет съесть больше всего мороженого за один присест», поедание в больших количествах малиновых лакричных палочек и регулярное посещение «попкорновых вечеров», которые были визитной карточкой наших девушек-блондинок. Я ела печенье, пончики, шоколадное мороженое и сладости из магазина. Каждый съеденный кусок отзывался болью в моем сознании и еще сильнее лишал меня уверенности в себе. Учебные дни превратились для меня в не связанные между собой двадцать четыре часа, бóльшую часть из которых я поедала сласти, к чьему вкусу привыкла с детства.
Где-то глубоко внутри себя я понимала ту ситуацию, в которой оказалась: Барбара вела войну против «термитников в древесном мире». Эти «насекомые» вели подкопы под мой шаткий фундамент, «питаясь» ночными новостями, в которых показывали ребят вроде Элдриджа Кливера, подливающего масла в огонь ярости «Черных пантер» в период борьбы за гражданские права, и Джеймса Эрл Рея, не давшего осуществиться мечте Мартина Лютера Кинга. В новостях показывали сюжеты о том, как сжигают флаг моей страны, и об убийстве еще одного представителя семьи Кеннеди палестинцами. Студентки срывали с себя бюстгальтеры, борясь за свободу самовыражения без оглядки на пол. Американцы больше не доверяли президентам Джонсону и Никсону, а мое поколение подсело на травку, ЛСД и галлюциногенные грибы.
Во время учебы я поддерживала хорошие отношения со своими друзьями детства, и перед окончанием колледжа мы с тремя моими подружками договорились снять квартиру для выпускной вечеринки. Каждая из нас должна была внести четверть суммы за аренду старенькой, но очаровательной квартиры в Санта-Монике. Тем летом шестьдесят девятого года мы все чувствовали свободу от студенческой жизни, наших «приемных семей» и бурных свиданий.
