Виктор Кожемяко - Виктор Розов. Свидетель века
Его оружием стала страстная публицистика. В то время, когда многие его коллеги, увы, потеряли свое лицо и ударились, говоря метким розовским словом, в холуяж, Виктор Сергеевич отважным бойцом сопротивления вступил в бой за любимую Родину на страницах «Правды» и «Советской России».
Сколько раз он звонил к нам в редакцию, предлагая выступить в газете! В самые горячие и ответственные моменты предвыборной борьбы писатель Розов всегда поддерживал кандидата от КПРФ. Немедленно откликался, когда его приглашали приехать и сказать свое слово где-нибудь в трудовом коллективе. Пусть потом мучительно болела натруженная раненая нога, солдат Розов не уходил с передовой.
По-солдатски он держался и в поразившей его несколько лет назад неизлечимой болезни.
Мы выражаем сердечные соболезнования Надежде Варфоломеевне, его верной жене и подруге, всем родным и близким дорогого для нас человека.
Он – незабываем!
ПравдистыДушою русский и советский
В завершение своей книги, посвященной Виктору Сергеевичу Розову, я решил поместить запись беседы с его сыном Сергеем, состоявшейся в год столетнего юбилея писателя. Чем это продиктовано?
Прежде всего, конечно, тем, что Сергей Викторович, родившийся в 1953 году, много лет прожил рядом с отцом, хорошо знает обстоятельства его жизни почти за полвека, да и биографию в целом. А мне хотелось все-таки выйти за пределы пятнадцатилетия, ставшего для Виктора Сергеевича последним, когда я сам непосредственно общался с ним, и рассказать о нем читателям несколько шире.
Есть и еще причины, побудившие меня обратиться к Сергею Розову. Он – режиссер, то есть человек театральной профессии, поэтому к творчеству отца у него не только сыновнее, но и профессиональное отношение. А кроме того, как я давно понял, они были близки во взглядах не только театральных, но и общественно-политических. Виктор Сергеевич прислушивался к нему, а иногда на него даже ссылался: «Вот Сережа говорит…»
Словом, есть смысл нам сегодня послушать, что вспоминает и что думает о своем замечательном отце Сергей Викторович Розов.
ПОЧЕМУ ПОШЕЛ «ПРОТИВ ТЕЧЕНИЯ»
Виктор Кожемяко: Основная цель этой беседы – подробнее познакомить читателей с жизнью выдающегося русского советского писателя Виктора Розова. Однако начать все же хочу не в биографическом порядке, а с того, что считаю второй кульминацией его жизни. Первой была война, куда он ушел добровольцем. А второй – смута на рубеже 80–90-х годов прошлого века, когда, в отличие от многих, казалось бы, близких ему деятелей культуры, поддержавших развал Советской страны, он твердо встал против. Решительно пошел поперек течения, убежденно поднял свой голос в защиту Советского Союза и вообще духовных советских ценностей. Вы все это наблюдали, находясь рядом с ним. Как объясняете такую его позицию? Ведь надо прямо сказать, многих его «демократически настроенных» коллег она тогда удивила…
Сергей Розов: Вы правы, очень удивила. Конечно же, потому, что в большинстве тот круг людей искусства, с которым он был близок, занял совсем другую позицию. И если страстная защита Советского Союза такими крупными деятелями нашей культуры, как, скажем, Юрий Васильевич Бондарев, была вполне предсказуема, то от отца, именно вследствие определенного литературно-театрального его окружения в течение многих лет, ждало это окружение совсем иного.
И он-то знал про либеральный террор, про «террор общественного мнения» – хотя бы по «Дневнику писателя» Достоевского, который не раз перечитывал и где об этом много сказано. А теперь вот самому пришлось столкнуться.
B.К.: Что же так резко развело его с людьми, от которых еще вчера, казалось, он был неотделим?
C.Р.: Многое. Но в первую очередь – отношение к Советскому Союзу и Советской власти.
Нельзя сказать, что он не видел недостатков в текущей жизни. Видел, конечно, и писал об этом. Искренне переживал: было немало такого, что ему хотелось улучшить. Но когда вдруг начали расшатывать Советский Союз и возникла угроза демонтажа Советской власти, он воспринял это как катастрофу.
Я запомнил вот что. Поначалу, в связи с нараставшей стихией разрушения, кое-кто обращался к нему чуть ли не с поздравлениями. Дескать, вы так много сил потратили на улучшение системы, критикуя советскую действительность, но мы же понимаем, что не улучшить ее вы хотели, а сломать. Он обижался и категорически возражал: нет, не было у меня никакого второго дна, никакого подвоха!
В.К.: То есть в отличие, как выяснилось, от многих, он был вполне искренним в жизни и творчестве?
С.Р.: По-моему, такова суть. Лицемерие в любой форме было ему отвратительно. Он рассказывал, например, как однажды, будучи в Америке, встретился с одним из своих учеников по Высшим литературным курсам, который стал эмигрантом. И очень отцу не понравилось, как тот вел себя. В конце концов, сказал ему: «А знаете, в Советском Союзе вы были совершенно другим». Ответ поразил: «Там я все время притворялся». Тогда у отца вырвалось: «Так, может, вам и здесь надо притворяться?»
B.К.: Сам он, я думаю, никогда не смог бы уехать из «этой страны», как выражаются некоторые.
C.Р.: Ни в коем случае! Он с удовольствием ездил в разные страны, с огромным интересом все там воспринимал, особенно музеи, выставки, памятники. Но уже довольно скоро начинал тяготиться и рвался домой.
Как ни удивительным может показаться, но во время этих поездок он сумел разглядеть и существо буржуазной демократии, которой некоторые у нас восторгались. Например, рассказывал мне после посещения им Франции в конце 60-х годов про такой эпизод. Там как раз должен был проходить референдум по вопросу о том, останется де Голль у власти или нет. Муж переводчицы, которая сопровождала отца, входил в президиум организации типа нашего Союза промышленников и предпринимателей. Так вот, накануне референдума приходит этот человек и говорит жене, а она переводит отцу: «Состоялось заседание – де Голля завтра не будет». Отец с удивлением: «Да как же, народ еще своего слова не сказал!» А этот представитель корпорации олигархов только рукой махнул: «Ну причем тут народ…»
B.К.: Сильное впечатление это произвело на Виктора Сергеевича?
C.Р.: Очень сильное. Не единожды к этому возвращался. Политически в тех поездках он оказался, как я понял, гораздо более зрелым, чем даже некоторые люди из партийного аппарата, на кого обрушивалось это западное изобилие и внутренне ломало.
