Леонид Кузнецов - Стопроцентный американец (Исторический портрет генерала Макартура)
СССР не остался в стороне.
Однако антисоветизм оставался натурой Д. Макартура. Другое дело: его проявление в значительной степени определялось позицией правящего большинства.
Главный политический обозреватель газеты "Асахи Симбун" поделился однажды с читателями размышлениями:
"Я часто спрашиваю моих американских друзей, почему они... так стремились простить милитаристов и их протеже в Японии. И каждый раз американцы ссылались на логическую необходимость. Те, кто формулирует политику в США, в своем стремлении сдержать советское могущество в Восточной Азии, нуждаются в поддержке японских антикоммунистов, независимо от их действий в прошлом и политических взглядов в настоящее время".
За спиной народов, за спиной Советского Союза правые круги Соединенных Штатов еще до окончания второй мировой войны начали готовить третью против СССР. 18 мая 1945 года помощник государственного секретаря США Джозеф Грю заявил, что "будущая война с Советской Россией... несомненна" и она может начаться "в течение ближайших лет". Отсюда, подчеркнул он, политика США по отношению к Советскому Союзу "должна ужесточаться по всем линиям". Д. Макартур торопится тут же сказать свое слово. Он, подливая масло в огонь антикоммунизма, выдви-тает требование: "Дать отпор похотливым нападкам тех, кто выступает за рабство, против свободы, за атеизм, против бога!"
Вашингтон постоянно ужесточал курс по отношению к СССР. Вместе с ним ожесточался и "Наполеон Лусона". Он все реже скрывает свои симпатии, антипатии. Дает волю эмоциям по любому поводу.
Примеров масса. Так, в ответ на справедливые замечания советского посла в США о недостатках в работе Дальневосточной комиссии{11} Д. Макартур разразился заявлением, в котором обвинил СССР в попытках "втянуть Японию в орбиту коммунистической идеологии", "навязать безбожную концепцию атеистического тоталитарного порабощения". И здесь же Д. Макартур одним из первых в США выступает за то, чтобы занять позицию "еще большей силы" и говорить с СССР жестким, грубым, даже оскорбительным языком.
Нет смысла вновь напоминать о том, что Макартур явно преувеличивал свое значение, что приведенная выше цитата свидетельствует больше о склонности генерала к бахвальству, чем о реальной силе (в данном случае в приложении к Советскому Союзу). Но ясно одно - Д. Макартур выступал в тех рамках, которые определяли правящие круги страны. Вашингтон ведь поставил перед собой цель парализовать деятельность Дальневосточной комиссии и Советского Союза. Д. Макартур, имея его директивы и тайное благословение, тут же объявил войну международным органам.
Вот почему Вашингтон смотрел сквозь пальцы на многие выходки своего "кесаря", "короля", "главы государства в чине генерала". Иногда, правда, Белый дом делал вид, что ему не все нравилось в действиях Макартура, что президент не одобрял его имперские замашки. Но все это походило на игру.
Позируя и красуясь перед американской публикой, Д. Макартур надеялся особенно понравиться американскому сверхпатриоту, всячески афишируя свою неприязнь к Кузьме Николаевичу Деревянко. Он невзлюбил его якобы с того самого момента, когда советский генерал-лейтенант (кавалер ордена Ленина, многих боевых наград за участие в финской и Великой Отечественной войнах, поставивший свою подпись под Актом о безоговорочной капитуляции Японии) в качестве представителя командования Вооруженных Сил СССР переступил порог штаба Макартура в Маниле. Результатом нелюбви явились грубые выходки против представителя СССР, сопровождавшиеся угрозами.
Д. Макартуру же было сделано внушение со стороны его вашингтонского начальства за поведение в отношении советского военного дипломата Деревянко. Но, как говорит один из историков, "ругая генерала, ласкали антикоммуниста". Проконсулу на реприманды было наплевать. Главное дело сделано - сработано на пропаганду, которая вводила в заблуждение американскую публику, внесены дополнительные неприятные нюансы в атмосферу работы международных организаций, что и требовалось доказать (Вашингтону).
"Я публично опозорен"
Однажды летом 1946 года генерал Дж. Кенни, глядя на проконсула, пребывавшего в благодушном настроении, принялся вслух размышлять о том, сколько тонн конфетти, резаной бумаги, листовок обрушит Нью-Йорк на Макартура - именно так встречал этот город прославленных полководцев.
Д. Макартур, улыбнувшись, сказал, что он не собирается возвращаться на Манхэттен. Покачивая головой то ли в знак сомнения, то ли отрицания, он добавил: "Я, пожалуй, поселюсь где-нибудь подальше, в Милуоки. На пути к дому я заскочу в мебельный магазин и куплю самое большое кресло-качалку из красного дерева. Я поставлю его перед входом, а рядом - приличную пирамиду камней. После этого начну качаться". Дж. Кении спросил: "А камни для чего?" "Американский кесарь", не задумываясь, ответил: "Чтобы бросать в тех, кто придет ко мне говорить о политике".
Наверное, в тот летний вечер Д. Макартур был искренен в своих мечтаниях. Он ничем не отличался от других властолюбивых и тщеславных деятелей, которые, как раз, имея реальную власть, чувствуя силу, уверенные в будущем, позволяли себе разговоры о желании отойти от активной деятельности, вместо политики заняться рыбной ловлей или воспитанием внучат. Но, как показала жизнь, редко кто уходит с политического Олимпа (в США или любой другой стране) по своей собственной воле. Да Д. Макартур и не был таким человеком, чтобы из озорства или стремления к легкому времяпрепровождению швырять в политиков камнями. Он мог делать это в свое удовольствие только в том случае, если сам оставался политиком. Тем более в то время, когда звезда Д. Макарту-ра в лучах оккупированной им Страны восходящего солнца неуклонно поднималась. Приближалось событие, которое должно было возвести эту звезду на вершину. Событие народам несло несчастья. Для Макартура оно должно было стать еще одним и самым главным счастливым шансом.
Вот почему, когда грянула корейская война (1950 - 1953 гг.), Макартур буквально преобразился (его глаза засветились радостью и надеждой), даже помолодел. В этот момент никто бы не сказал, что ему 70 лет. Он заявил, не скрывая восторга:
"Решение президента оказать быстрое сопротивление северокорейской агрессии для всей Азии прибавило пламя света в лампе надежд, которая едва светила и уже угасала. Оно означало для Дальнего Востока главный и поворотный пункт в борьбе этой части мира за свободу. Одним ударом оно отбросило в сторону все лицемерие и софистику, которые приводили в смущение и заблуждение так много людей, находящихся на далеком расстоянии от места событий".
Получив сообщение о начале боевых действий, Макартур потребовал трубку - "кукурузный початок" - знак, что генерал идет на фронт, на линию огня. Старый солдат подумал, что еще долго ему не придется покупать к ре ело-качалку, а камни, может быть, предстоит складывать у Белого дома - он надеялся выиграть войну и "победителем коммунизма" вернуться в США. Он ждал эту войну.
