Геннадий Прашкевич - Жюль Верн
26
К сожалению, Онорина чувствовала себя все хуже.
Кровотечение, открывшееся у нее, врачи никак не могли остановить.
Пришлось прибегнуть к переливанию крови — операции рискованной, даже героической по тем временам. Оплатил операцию, как ни странно, Жорж Лефевр — муж Сюзанны. Он же написал Этцелю: «Теперь мы, наконец, надеемся… Бедный муж (это он о Жюле Верне. — Г. П.) находится в ужасном состоянии. Ему не хватило сил написать Вам, и он поручил эту нелегкую миссию мне…»
«Онорина чувствует себя очень плохо, — все-таки написал Этцелю и Жюль Верн. — Для нас ее состояние безнадежно, хотя врачи говорят, что надежда остается. Огромная потеря крови привела Онорину на грань опаснейшей анемии. Переливание крови вроде бы удалось, но на всякий случай ее соборовали…»
И деловая приписка: «Мой брат завтра возвращается в Париж. Он доставит Вам рукопись второго тома "Солнечного мира" (роман «Гектор Сервадак». — Г. П.). В нем осталось поправить стиль…»
27
К счастью, Онорина выздоровела.
Решено было на время перевезти ее в Нант — к родителям Жюля Верна.
Дома, к сожалению, в эти дни постоянно сохранялась нервная обстановка. Капризы Мишеля стали поистине невыносимыми. «В последнее время он как с цепи сорвался, — писал Этцелю Жюль Верн. — Влипает в некрасивые истории, устраивает отвратительные скандалы, без разбора занимает и тратит деньги. Моего сына обуяла какая-то дьявольская гордыня. Он не уважает никого. Он глух к любым замечаниям. Наверное, я вынужден буду пойти на крайние меры…»
Крайние меры действительно были приняты.
По совету господина Бланшара, директора исправительной колонии в Метре, отчаявшийся писатель на целых восемь месяцев отправил сына в указанное заведение…
28
Но работу Жюль Верн не прекращал ни на один день.
«Если мистер Джемс Старр соблаговолит явиться на рудники Эберфойла, то ему будет сделано сообщение, которое не может его не заинтересовать» — такой загадочной запиской начинался роман «Черная Индия».
Эберфойл — это старая, чрезвычайно разветвленная система подземных штолен, штреков, вертикальных и горизонтальных ходов. Когда-то здесь работали сотни, многие сотни шахтеров. Именно Эберфойл — «Черная Индия» — позволял местному населению жить безбедно. Но запасы каменного угля со временем истощились, и теперь инженер Джемс Старр должен выяснить, действительно ли «Черную Индию» следует закрыть навсегда. Оппоненты у него есть. Например, опытный горняк, мастер Симон Форд, помогающий инженеру, убежден, что шахта может еще приносить доход.
Герои спускаются под землю. И вот здесь их ждут всяческие сюрпризы.
То под ногами появляется записка-предупреждение: «Инженеру Джемсу Старру незачем беспокоиться»… То с невидимого свода вдруг без всяких причин рушится огромный камень… То кто-то замуровывает цементом трещины, из которых сочится рудничный газ — лучший показатель того, что далеко не все пласты еще выработаны… А в критический момент рядом с умирающими от жажды Старром и Фордом загадочным образом оказывается фляжка с чистой водой… Если это дело рук неуловимого загадочного духа шахты, о котором тайком перешептываются местные горняки, то действует этот загадочный дух крайне противоречиво: с одной стороны, активно мешает исследователям, с другой стороны, спасает их.
Впрочем, ничего удивительного, — ведь дух оказывается человеком.
Пусть одичавшим, пусть полубезумным, но человеком. В бесконечных подземных блужданиях несчастного сопровождают ужасная гарфанг (белая полярная сова. — Г.П.) и девушка-сирота, которую этот безумец когда-то спас и вырастил в своем подземном мире.
«Ничего удивительного, — рассуждает инженер. — В таких огромных шахтах может укрыться население целого графства. И кто знает, не найдет ли бедный класс Соединенного королевства убежище именно в копях Эберфойла или в копях Кардиффа и Ньюкасла, когда запасы угля везде будут исчерпаны?»
В невольном противопоставлении миров надземного и подземного скрыт особый смысл. Несколько позже («Машина времени», 1895) это не ускользнет от внимательного взгляда англичанина Герберта Уэллса.
«В течение геологических эпох, — привычно рассуждает Жюль Верн, — когда земной шар находился еще в стадии образования, его окружала густая атмосфера, насыщенная водяными парами и пропитанная углекислотой. Постепенно пары конденсировались в проливные дожди, низвергавшиеся, словно их выбрасывали миллиарды бутылок сельтерской воды. Эта вода, насыщенная углекислотой, изливалась потоками на вязкую, еще не отвердевшую, подверженную быстрым или медленным деформациям почву, полужидкое состояние которой поддерживалось как жаром солнца, так и жаром внутренней массы…»
А вот Герберт Уэллс увидит все это совсем иначе.
Для него мрачный подземный мир меньше всего будет казаться хранилищем тех или иных полезных ископаемых. Уэллс посмотрит на мрачный подземный мир как на еще одно, не такое уж приятное, но вполне приемлемое место обитания людей будущего. В знаменитой повести «Машина времени» он решительно разделит людей на жителей подземных глубин и жителей подсолнечного мира.
«Конечно, — писал Уэллс, — раньше жители Верхнего Мира — элои — были привилегированным классом, а морлоки — всего лишь их рабочими-слугами, но это давным-давно ушло в прошлое. Обе разновидности людей постепенно перешли к совершенно новым отношениям. Элои все еще владели поверхностью земли, но морлоки, переселившиеся под землю и жившие там в продолжение бесчисленных поколений, в конце концов, потеряли всякую способность выносить дневной свет. Морлоки по-прежнему делали для элоев одежду и заботились о их повседневных нуждах. Они делали это так же бессознательно, как конь бьет о землю копытом или охотник радуется убитой дичи. Старые, давно исчезнувшие отношения все еще накладывали печать на человеческий организм, но неумолимая Немезида уже неслышно приближалась к изнеженным счастливцам. Много веков назад, за тысячи и тысячи поколений, человек лишил своих ближних счастья и солнечного света, и теперь эти ближние стали совершенно неузнаваемыми! Думая о морлоках, прекрасные элои вновь познали страх..»
Жюлю Верну это и в голову не приходило.
А если бы и пришло, Этцель не допустил бы подобного толкования.
Уэллс с его четким аналитическим умом всегда начинал там, где Жюль Верн заканчивал. Да, можно послать снаряд на Луну и мечтать о будущей человеческой колонии в этом новом американском штате, но можно дождаться и чего-то гораздо более невероятного, например высадки марсиан на Хорселлской пустоши. Можно еще и еще раз написать о сумасшедшем изобретателе или о сумасшедшем горняке, но все это останется лишь давно привычным текстом. Возникающие в воображении смутные, часто тревожные картины будущего, конечно, волновали Жюля Верна, но слишком часто направление его мыслей определял Этцель.
