Кузьма Белоконь - В пылающем небе
Трошенков с силой затоптал окурок в землю, но не сказал ни слова.
– Как видишь, я думаю не о том, чтобы уберечь свою жизнь, а о том, как бы побольше уничтожить фашистов. А ты, браток, наверное, боишься погибнуть? Ты мне признайся… Честно.
– Нет, товарищ командир, я не боюсь.
– Тогда почему же ты при перелете линии фронта теряешь рассудок, разгоняешь группу? Тебе и невдомек, что, стремясь себя как-то обезопасить, своими действиями ты ставишь под удар не только себя, но и своих товарищей.
– Больше этого не будет, товарищ старший лейтенант, – как-то по-ребячьи виновато проговорил Трошенков.
Нашу беседу прервал инженер эскадрильи. Он доложил, что два самолета имеют большие повреждения, три – незначительные, но все они к утру будут готовы.
Севастополь взят
Шестого мая мы проводили штурмана полка майора Попова. Как лучший летчик он был назначен инспектором по технике пилотирования дивизии. Теперь уже не только Андрей Буханов, а и Сергей Попов – «работники дивизионного масштаба». Жаль, что такие летчики ушли от нас. И в то же время приятно, что наши товарищи теперь на ответственных постах. По-прежнему, как и в полку, два закадычных друга будут работать вместе. На должность штурмана полка прибыл из другой части майор Иван Рудаков.
После того, как наземные части прорвали оборону противника у Мекензиевых гор и продвигались к Севастополю, мы начали наносить удары по противнику в районе Сапун-горы – господствующей высоты на юго-восточных подступах к Севастополю. Ее крутые южные и юго-восточные склоны были буквально нашпигованы огневыми точками: полевой противотанковой и зенитной артиллерией, пулеметами, врытыми в землю танками – всем, что могло стрелять. На эти склоны штурмовики с пикирования сбрасывали бомбы, а на последующих заходах, снижаясь до бреющего полета, в упор стреляли по целям реактивными снарядами, вели пушечно-пулеметный огонь. Отворот от склонов делали на таком расстоянии, которое только предотвращало столкновение с горой. Немцы стреляли по нашим самолетам в упор, и мы несли на Сапун-горе большие потери.
Готовилась к своему первому боевому вылету Варя Емельяненко. Она словно повзрослела за эти дни, была серьезная и сосредоточенная.
– Летим, Варюша? – спросил я ее.
– Ага, – очень просто ответила она, – летим.
Мне хотелось сказать ей в напутствие что-то приятное, ободряющее – все-таки первый вылет. В глазах Вари были радость и тревога. Я пожал ее руку:
– Ни пуха, ни пера, Варя!
Она улыбнулась и пошла к самолету, но теперь уже не подвешивать бомбы, а еще раз проверить готовность своего пулемета. В ее улыбке, движениях сквозила сдержанная радость: добилась все-таки своего и сейчас летит в бой. И не куда-нибудь, а в район Сапун-горы – в самое пекло. Ее настойчивости может позавидовать не один летчик, – подумал я о Варе, садясь в самолет.
И снова наша эскадрилья взяла курс туда же. И опять Трошенков оторвался от группы, был атакован истребителями и еле дотянул до аэродрома.
После посадки мы услышали страшную ошеломляющую весть: над Сапун-горой оборвалась жизнь Вари Емельяненко. В первом же вылете. Сбросив бомбы на Сапун-гору, группа «илов» пошла на штурмовку. Реактивными снарядами летчики били по вражеской артиллерии, которая вела ураганный огонь по самолетам. От прямого попадания снаряда один штурмовик вспыхнул и в крутом пикировании пошел к земле. В нем были Иван Чайченко и Варя Емельяненко.
После войны в харьковской школе-интернате № 12 пионеры создали комнату боевой славы нашего полка. Там, на одном из стендов, висит портрет Вари Емельяненко с переброшенными вперед двумя пышными черными, как смоль, косами.
Мне было приказано снова готовить эскадрилью к вылету на Сапун-ropy, бои за которую приняли ожесточенный характер. На земле и в воздухе обстановка была накалена до предела. От каждого летчика и воздушного стрелка, как никогда, требовалась величайшая собранность, беспрекословное и немедленное выполнение приказа командира, даже если это будет стоить жизни. Проявление малодушия, а тем более трусости расценивалось как тягчайшее преступление.
Все ли экипажи понимают необычайную сложность обстановки? Больше всего меня беспокоил Трошенков. Перед вылетом я построил летчиков и воздушных стрелков.
Вызвал из строя Трошенкова. Угрюмый, он медленно вышел и повернулся лицом к шеренге.
– Наступил решающий период сражения за Севастополь, – начал я глухим от волнения голосом. – Все вы только что из боя и сами видели, что делается в воздухе и на земле. Сапун-гора – ключ к Севастополю. Наземные войска берут ее штурмом. Тысячи наших товарищей костьми ложатся у подножья этой горы, чтобы ее взять. И мы возьмем! Фашист дрожит от страха, увидев штурмовиков. А среди нас есть еще такие, у которых в трудные минуты сдают нервы. Трошенков и в этом вылете сплоховал… чуть сам не погиб и своих товарищей не погубил…
Федор не шелохнулся, не опустил головы, лишь смотрел напряженно поверх строя.
– Получен приказ готовиться к повторному вылету на Сапун-гору. Мы не можем терпеть даже малейших признаков неорганизованности. Я уже говорил с Трошенковым. Может, слишком мягко, но думал, что он поймет… А сейчас приходится принимать самые крайние меры… Если младший лейтенант Трошенков бросит свое место в боевом порядке и выскочит вперед – приказываю летчикам стрелять по его самолету, отстанет от группы – по Трошенкову открывать огонь стрелкам. Понятно?
Молчание…
– Понятно?
– Понятно, – недружно и тихо раздались голоса.
– Разойдись!
И летчики со своими стрелками пошли к самолетам. А Трошенков подошел ко мне и сказал, глядя прямо в глаза:
– Товарищ старший лейтенант, что хотите, то и делайте со мной. Хоть сейчас стреляйте. Но я не выдерживаю зенитного огня. Как увижу разрывы – сам не знаю, что со мной делается. Готов уйти в землю, куда угодно, только чтобы не видеть их. Вам никогда об этом не говорил – не мог осмелиться, а вот сейчас говорю. Теперь делайте со мной, что хотите.
А я и в самом деле не знал, что мне с ним делать. И вдруг мне его стало жаль. Хороший летчик, имеет награды. Как выбить из него этот страх перед зенитками? Мне понравилась его откровенность, трус никогда не признается, что он трус.
– А я наоборот, хуже себя чувствую, когда над территорией противника никто по мне не стреляет.
– Почему?
– Да потому, что я не знаю, какой применять противозенитный маневр. Когда же я вижу разрывы, то мне сразу становится понятно, как действовать, чтобы уйти от них.
Лицо Трошенкова просветлело. Жаль, что времени для разговора у нас мало. Я положил ему руку на плечо:
