Кузьма Белоконь - В пылающем небе
– «Зебры», по траншеям атака!
И самолет за самолетом идут в пикирование «илы». Идет в Трошенков. Так, хорошо… В перекрестии прицела вижу узкую черную полосу, которая стремительно набегает на меня, увеличиваясь в размерах. Нажимаю кнопку: раз, два, три, четыре. Выхожу из пикирования. Делаю повторный заход. Все время слежу за Трошенковым и радуюсь, что он держится молодцом. Хорошо, что я не начал с ним тот трудный разговор…
На сотни метров траншеи окутаны дымом. При выходе из пикирования два «мессера» пытаются нас атаковать, но наши истребители заставляют их ретироваться. На третьем заходе с небольшим углом планирования подхожу к земле как можно ближе, ловлю на перекрестке прицела длинную траншею. Один за другим выпускаю реактивные снаряды, которые летят точно в цель. За мною следуют остальные летчики.
– «Грачи»! «Грачи»! Прикройте задних, делаем четвертый заход.
И снова огнем поливаем врага. Но что делает Трошенков? Его самолет ушел в сторону от боевого порядка.
– «Зебра-четыре»! Трошенков! Куда ушел? Стань на место! – со злостью кричу я в эфир. – Трошенков!
Так хорошо начал бой и опять сорвался, не выдержал напряжения воздушной обстановки: на любой высоте он может быть сбит истребителем противника. Настоящее испытание нервов. Трошенков заметался, беспорядочно бросая самолет, выскочил из строя и оказался один. Этим воспользовались два немецких истребителя. В мгновенье он был атакован.
– «Грачи»! Прикройте одиночку! – подаю команду истребителям. И «лагги» отгоняют от Трошенкова двух фашистских истребителей.
Собрав группу, на бреющем полете ухожу от цели. В душе страшная досада и злость на Трошенкова.
– Ну, как леталось, Нина? – спрашиваю Золотареву после посадки.
– Хорошо, товарищ старший лейтенант. – Она еще больше покраснела и платочком стала вытирать вспотевшее лицо.
– Куда это ты стреляла, когда заходила на вторую атаку?
– Да по «мессу» же, как только увидела его – сразу начала стрелять.
– Молодец, Нина, вовремя обнаружила фашиста, не допустила, чтобы он нас атаковал.
– Спасибо, товарищ командир… – ответила Нина, еще больше смущаясь.
К ней подошла Варя Емельяненко, по-мужски пожала руку:
– Поздравляю с первым боевым вылетом на крымской земле.
– Спасибо, Варюша, скоро полетишь и ты.
Варя кивнула. И потянула подругу за рукав.
– Ну, расскажи подробно, как оно было, – попросила Варя, и они, взявшись за руки, пошли от самолета.
Я очень хорошо понимал их. Пусть поговорят по-своему, по-девичьи. Девчата-солдаты! Я долго смотрел им вслед с восхищением.
Варя Емельяненко была родом из кубанской станицы Северской. В полку служила оружейником. В этой тяжелой работе проходил весь день. А ночью, взяв винтовку, шла в караул охранять самолеты. Полковых подруг у девушки было много. Одни так же, как и она, готовили к боевому вылету авиационное вооружение, другие занимались укладкой парашютов. Эти девушки понимали, что очень часто жизнь летчика находится в их руках. Поэтому к своей работе относились как к самому ответственному боевому заданию.
Варя с восторгом смотрела на Нину Золотареву, она хотела своими руками уничтожать врага. Написала рапорт с просьбой разрешить ей переучиться на воздушного стрелка. Получила отказ, но не успокоилась. Снова писала – и снова отказ. Тогда Варя пошла к командиру полка, плакала, просила, наконец требовала удовлетворить ее просьбу… И однажды она выскочила из землянки командного пункта веселая и радостная, глаза ее горели.
– Ты что вдруг такая веселая? Уж не письмо ли получила от кубанского казака? – подлетел Кныш и, молодцевато подмигнув, добавил: – А чем я тебе не казак, вот только жаль, что на Сумщине родился.
Стоявшие возле землянки воздушные стрелки рассмеялись. Варя даже бровью не повела.
– Ну и смейтесь, теперь скоро и я буду летать вместе с вами, – вдруг посерьезнев, сказала Варя с достоинством. – Командир разрешил!
– Вот как! – уже с уважением произнес Кныш.
– Вот так, – в тон ему ответила Варя.
– Как же ты полетишь со своими косищами? Мешать будут.
– Марине Расковой не мешали, и мне не будут мешать.
– Ты не сердись, я же с сочувствием, – улыбнулся растерянно Семен. – Разве, у Расковой такие косы были, как у тебя!
А косы у девушки действительно были на загляденье. Не раз девчата советовали ей постричься, но она и слушать не хотела.
Варя настойчиво взялась за учебу, за короткое время успешно сдала экзамены на воздушного стрелка и была допущена к выполнению боевых заданий.
Как-то утром перед вылетом я осматривал самолет.
– Здравия желаю, товарищ старший лейтенант, – я оглянулся и глазам своим не поверил: передо мною стояла Емельяненко, но на ее груди уже не было длинных черных кос.
– Варя, что это ты?.. А косы где?
– Нет кос, товарищ старший лейтенант, – с грустью ответила она, – вчера вечером по моей просьбе девчата их отрезали. Мешают все-таки в полете. Вот и пришлось распрощаться. Кончится война снова отрастут.
– Обязательно после войны отрасти. Таких, как у тебя, кос я никогда не видал…
Она молча кивнула головой и провела рукой по коротко подстриженным волосам.
Разговор получился какой-то грустный, а тут еще предстоял другой, трудный – с Трошенковым. Он ходил молчаливый и мрачный. Видно, почувствовал, что я жду только подходящего момента для беседы, потому что все время ходил рядом, словно ждал, когда я его окликну. Я попросил закурить. Мы сели на бревно. Закурили.
– Знаешь что, Трошенков? Давай поговорим в открытую. Сейчас я тебе не командир, а просто твой товарищ, который вместе с тобой идет в бой. И не просто идет, а отвечает за выполнение задания, за жизнь каждого ведомого в экипаже. Кого в первую очередь стремятся сбить немецкие зенитчики? Ведущего. На кого в первую очередь охотятся фашистские истребители? Опять же на ведущего. Разве в бою я в лучшем положении, чем ты?
Мы помолчали.
– И жизнь ведь мне никем не гарантирована, когда иду в бой.
– Понятно, не гарантирована, – согласился Федор.
– Но я помню твердо и всегда, что я – ведущий! И за моей спиной не только вы – ведомые, за жизнь которых я несу ответственность. На моих плечах – боевое задание, от выполнения которого зависит исход боя на земле. И это еще не все: в моей голове всегда одна-единственная мысль: за моей спиной родная земля, мой дом, весь советский народ – все, что мы называем одним словом – Родина! И свою жизнь я не отдам фашистам дешево.
Трошенков с силой затоптал окурок в землю, но не сказал ни слова.
– Как видишь, я думаю не о том, чтобы уберечь свою жизнь, а о том, как бы побольше уничтожить фашистов. А ты, браток, наверное, боишься погибнуть? Ты мне признайся… Честно.
