Эл Дженнингс - Сквозь тьму с О. Генри
— Мне бы хотелось познакомить вас с моей женой, полковник.
Эти слова показались мне не вполне искренними. Я чуть не выпалил, что не желаю с ней знакомиться. Чувствовал, что ей не понравится общество бывшего заключённого.
Однако южное гостеприимство развеяло мои страхи. Мы пришли на квартиру Портера около половины одиннадцатого, опоздав на полтора часа. Миссис Портер встретила нас с необыкновенной сердечностью. Она была первой мальчишеской любовью Билла.
Сказать по правде, я вёл себя несколько натянуто. Наверно, миссис Портер этого не заметила, во всяком случае, в её обращении со мной не проявилось ни малейшего недовольства.
Она подавала нам освежающие напитки и поддерживала любезную беседу. Я почувствовал себя полегче, но до конца от своей насторожённости не избавился.
Около полуночи мы с Даффи засобирались домой. Билл взял свою шляпу.
— Как, мистер Портер, вы тоже собираетесь уйти? — воскликнула его жена.
Он задержался на пару минут для объяснений. Мы с Даффи вышли на улицу.
— За каким чёртом Биллу понадобилась жена? Ведь это же конец свободе, конец его ночным странствованиям! — громко прошептал я Даффи, и в это время Портер похлопал меня по плечу. Он широко, неотразимо улыбался — совсем как мальчишка.
— Вам не понравился мой выбор?
— Какая разница, что мне нравится, что нет? — выпалил я и вознамерился идти вместе с Даффи.
Портер помешал.
— Пойдёмте-ка со мной. Может статься, в будущем мы не сможем часто видеться.
Мы направились к Гудзону и уселись на причале. В воде миллионами звёзд, сотнями Млечных Путей играли огни Нью-Джерси. Большие пароходы, чёрные, мощные, покачивались у стенки. Буксиры и паромы — таинственные, волшебные корабли — сновали вверх и вниз по реке.
Мы беспечно разговаривали о том о сём. Портер несколько раз заводил серьёзный разговор и тут же обрывал себя. Настроение его изменилось, и он теперь смотрел на меня снисходительно и улыбался.
— Вы недовольны моими матримониальными обстоятельствами?
— Это самая глупая штука, которую вы когда-либо выкидывали.
— Она очень порядочная молодая леди. — Кажется, Портер наслаждался моим брюзжанием.
— Вполне допускаю, но что вам-то за дело до неё?
— Я её любил.
— О Господи! Прощаю вам все ваши грехи.
Портер был прирождённым трубадуром. В сердце его жила неистребимая бесшабашная весёлость, несмотря на то, что оно было полно печали. Я чувствовал, что он сделал большую ошибку, взяв на себя такие серьёзные обязательства. Его натура не могла справиться с такой ношей.
— Полковник, я хотел узнать ваше мнение, хотел понять, достойно ли я поступил.
Портер был само благородство. Несмотря на всё, что ему довелось увидеть в «Адской Кухне», он по-прежнему преклонялся перед Женщиной.
— Я женился на родовитой даме. Правильно ли было с моей стороны навлекать на неё все мои беды?
Странная смесь порывистости и чести, природное благородство Портера побуждали его очень серьёзно относиться к взятым на себя обязательствам.
Мои страхи были беспочвенны. Женитьба Билла не лишила его свободы. Он не был одним из тех шалопаев, кто с лёгкой душой забывают о долге. У Портера было двое хозяев: Богема и Условности, и он преданно служил обоим.
Лишь золотое прикосновение Мидаса или волшебный кошелёк Фортуната[53] мог удовлетворить столь высокие запросы. И совсем необязательно предполагать шантаж для объяснения причин его постоянной нужды в средствах. Но в одном случае я знаю точно, что он подвергался шантажу.
Это случилось на следующий вечер после его приступа отчаяния. Мы с ним договорились встретиться. Я три часа просидел в его комнате, ожидая, когда он придёт. Он появился — бледный, как мел, измождённый. Его обычная врождённая аккуратность куда-то подевалась. Он показался мне вялым и безвольным. Портер присел у письменного стола и после долгой паузы повернулся ко мне.
— Полковник, вчера я говорил серьёзно. Если со мной что-нибудь случится, скажите — вы позаботитесь о Маргарет, станете для неё чем-то вроде приёмного отца, как мы договаривались?
— Да что стряслось, Билл? Почему вы хрипите, словно грузчик в порту?
— Полковник, вы были правы. Мне не стоило закрывать на это глаза.
И без всякого перехода он вдруг доверился мне. Это было необычно, не в стиле Портера — делиться своими бедами.
— У меня больше нет сил выносить это. Она постоянно преследует меня. К тому же она жена одного крупного брокера. Сегодня я сказал ей, чтобы она убиралась. Больше ей ничего от меня не достанется!
— Думаете, она всем расскажет?
— Ну и пусть.
Не бывший заключённый — никто из них, насколько мне известно, не беспокоил его — но дама из высшего общества, женщина, которая в бытность Портера трубадуром жила в Остине и флиртовала с ним — вот кто изводил его.
— Мы иногда распевали под её окном. Несколько месяцев назад она заявилась ко мне. Откуда-то ей была известна вся моя история. Она пришла под личиной друга.
Сказала, что она в ужасно стеснённых обстоятельствах, но южная гордость не позволяет ей обратиться ни к кому из её круга. Она хотела тысячу. Я отдал ей сто пятьдесят долларов, которые мне прислал Гилман Холл. И с тех пор она регулярно приходит ко мне. Вот за этим самым столом я постоянно выворачивал перед ней свои карманы. Но больше этому не бывать. Я бы с удовольствием убил её.
Я помнил, до какой степени мог доходить гнев Билла Портера — когда-то он до того поддался ему, что набросился на испанского дона. Сейчас он сидел прямо, с непреклонным видом. Я опасался оставлять его одного и пробыл у него всю ночь.
— Она больше не станет беспокоить вас, Билл. Вам надо было сразу же, когда она пришла в первый раз, назвать её лгуньей. Вам нечего терять.
— Мне есть что терять, полковник. Я смотрю на вещи иначе, чем вы.
На том всё дело и кончилось. Эта женщина больше никогда не приходила, но жизнь Портера по-прежнему то взлетала на гребень, то проваливалась вниз.
Нет, не шантаж, но невероятная лёгкость, с какой он тратил деньги — вот что было причиной его постоянно пустого кармана. Многие бедняки, скатившиеся на самое дно, смотрели на него как на истинного «благодетеля».
Помню одну странную девушку с лицом эльфа. Портер помогал средствами ей и её матери.
— Они были очень любезны со мной в мою бытность в Питтсбурге, когда у меня не было совсем никаких друзей, — рассказал он мне как-то вечером, когда мы все втроём — он, я и эта девушка — сидели за ужином у Мукена. — Они перебрались в Нью-Йорк и оказались без средств. Я всего лишь возвращаю свой долг.
