Борис Соколов - Ленин и Инесса Арманд
26 июня 1918 года Ленин с возмущением писал Зиновьеву: «Тов. Зиновьев! Только сегодня мы услыхали в ЦК, что в Питере рабочие хотели ответить на убийство Володарского массовым террором и что вы (не Вы лично, а питерские цекисты или пекисты) удержали. Протестую решительно! Мы компрометируем себя: грозим даже в резолюциях Совдепа массовым террором, а когда до дела, тормозим революционную инициативу масс, вполне правильную. Это не-воз-мож-но! Террористы будут считать нас тряпками. Время архивоенное. Надо поощрять энергию и массовидность террора против контрреволюционеров, и особенно в Питере, пример коего решает. Привет! Ленин». Более просто ленинскую мысль можно передать так: «Евсеич! Как же так – народ террора требует, а ты не дозволяешь! Да нас же бояться перестанут! Смотри, а то самого для примера стрельнем, чтоб массам не обидно было! Хоть мы с тобой в эмиграции и не одну цистерну пива выпили». И Григорий Евсеевич не подвел. Он выполнил и перевыполнил требование вождя, превратив Петроград в образцовый город с точки зрения постановки там дела массового террора.
Сам же Ленин в 1919 году в интервью американскому писателю и журналисту Л. Стеффенсу развил целую философию террора, его практическое обоснование: «Террор служит тому, чему должен служить… Мы должны найти какой-то путь, как избавиться от буржуазии, высших классов. Они не дадут нам совершить никакие экономические перемены, на которые они не пошли бы до революции, поэтому их надо вышибить отсюда… Единственное решение я вижу в том, чтобы угроза красного террора способствовала распространению ужаса и вынуждала их бежать. Как бы это ни делалось, сделать это необходимо…» Ильич при этом умолчал об одном немаловажном обстоятельстве: чтобы напугать «высшие классы», почему-то пришлось за компанию отправить на тот свет изрядное количество представителей классов средних и низших: интеллигентов, офицеров, крестьян, а порой и «несознательных» пролетариев. Например, в Ижевске и в Воткинске, где они предпочли с оружием в руках воевать на стороне Комитета Учредительного собрания, а позднее Колчака и где расстрелы заложников и репрессии против рабочих семей со стороны красных были особенно жестокими.
Тогда же, летом 1918 года, когда возникла угроза захвата Баку турецкими войсками, Ленин предлагал сжечь город целиком (к счастью, эта идея не была реализована). А 9 октября 1918 года предлагал Нижегородскому губкому «навести тотчас массовый террор, расстрелять и вывезти сотни проституток, спаивающих солдат, бывших офицеров и т. п.». Учитывая, что при военном коммунизме красноармейцы были одними из немногих, кто всегда получал сносный паек, они, несомненно, становились лакомой добычей для проституток. А в условиях, когда голодало едва ли не все население, в той или иной степени заниматься проституцией вынуждено было чуть ли не большинство женщин. Таким образом, под действие ленинского указания, наверное, свободно могла попасть, особенно учитывая многозначительное «и т. п.», основная часть населения. Да, сурово предлагал обойтись Ильич с теми, кого Инесса в молодые годы безуспешно пыталась вырвать из объятий порока.
Но не только их Ленин готов был принести в жертву революции. Например, в середине августа 1920 года, как раз тогда, когда писалось такое душевное письмо Инессе с предложением отдохнуть на Кавказе, Ленин предлагал следующим образом наказать государства Прибалтики за строптивость: «Под видом «зеленых» (мы потом на них и свалим) пройдем на 10–20 верст и перевешаем кулаков, попов, помещиков. Премия 100 000 руб. за повешенного». А Троцкому в Петроград 22 октября 1919 года, в самые напряженные дни борьбы с Юденичем, писал: «Если наступление начато, нельзя ли мобилизовать еще тысяч 20 питерских рабочих плюс тысяч 10 буржуев, поставить позади их пулеметы, расстрелять несколько сот и добиться настоящего массового напора на Юденича?» А 10 августа 1918 года, за три недели до выстрелов Каплан, послал записку наркому продовольствия А. Д. Цюрупе: «Проект декрета – в каждой хлебной волости 25–30 заложников из богачей, отвечающих жизнью за сбор и ссыпку всех излишков».
А иногда вождь убивал не пулей, голодом. Так и писал в феврале 1920 года: «…Наличный хлебный паек уменьшить для неработающих на транспорте; увеличить для работающих. Пусть погибнут еще тысячи, но страна будет спасена». Идея насчет того, что для построения нового коммунистического общества потребуется истребить часть населения оказалась очень живучей. Достойный продолжатель Ленина Пол Пот, глава «красных кхмеров», полагал, например, что из семимиллионного населения Камбоджи только два миллиона достойны светлого будущего, а остальные пять должны умереть, и чем скорее, тем лучше.
Конечно, ни Арманд, ни Крупская не могли знать всех документов такого рода. Можно даже предположить (хотя это и сомнительно), что ни один ленинский «террористический» документ они в глаза не видели. Но ведь об осуществлении «красного террора», о широко практиковавшемся взятии заложников и их последующем расстреле и Надежда Константиновна, и Инесса Федоровна должны были каждодневно черпать сведения хотя бы из газет, поскольку террор большевиками нисколько не скрывался. Да и из служебных бумаг обе женщины наверняка получали какую-то информацию о том, что происходит в стране. И не могли не понимать, что инициатором террора является не кто иной, как их обожаемый Ильич. Но Арманд и Крупская одобряли репрессии против «контрреволюционеров», оправдывали их как ответ на «белый террор». Хотя на самом деле ни одним «белым» правительством в качестве государственной политики террор не проводился. Отдельные же эксцессы армейских начальников и чинов контрразведки по размаху не шли ни в какое сравнение с «красным террором». Но Инесса и Надежда не только принимали и одобряли террор. Они продолжали любить его творца.
Тут напрашивается сравнение с Евой Браун, многолетней любовницей Адольфа Гитлера, накануне краха Третьего рейха ставшей женой фюрера и вместе с ним покончившей с собой. Разница между ней и женщинами Ленина бросается в глаза. Террор, провидимый нацистами, в частности, геноцид против евреев и цыган, был скрыт от глаз общественности. О массовых казнях и репрессиях на оккупированных территориях германские газеты не сообщали. Не только миллионы немцев, но и многие из ближайшего окружения Гитлера не знали о трагической судьбе миллионов евреев и думали, что их просто переселили куда-то далеко на Восток. Точно так же и равнодушная к политике Ева не ведала, что творил ее дорогой Адольф, и готова была быть с ним вместе и в жизни, и в смерти.
