Ольга Орлова - Газданов
Сюжет рассказа представлял собой историю знакомства русского таксиста, в котором без труда угадывались черты самого автора, с высокопоставленным лицом, стариком-французом. Старик был тяжело болен — газеты уже пестрели сводками о состоянии его здоровья. Но иногда между тяжелыми приступами он ночью выбирался подышать воздухом недалеко от дома на скамейке. Там он и встретил русского эмигранта, попросив молодого человека об одолжении — тайно отвезти его на машине в Болье к морю, где жила его возлюбленная, с которой они давно не виделись. С трудом пережив утомительную дорогу, старик простился с единственной любовью и по возвращении в Париж умер.
Несмотря на печальную тональность, путешествие оказалось прекрасным. Русский таксист невольно стал свидетелем великого любовного переживания. И никакие последующие признания служанки о том, что возлюбленная старика была ему неверна, не смогли разочаровать повествователя. «И если многолетняя ложь и измены испанской красавицы ни в чем не уменьшили ее очарования и привели к такому удивительному и беспримерному завершению, то, я думаю, всякая истина, сопоставленная с этим блистательным обманом, увядает и становится идеально ненужной», — заключает он свой рассказ.
Что же в этой истории так могло поразить русских соотечественников, которые, прочтя рассказ, восклицали вслед за Адамовичем: «Но какая странная фантазия пришла ему на этот раз в голову!»…
Дело в том, что рассказ был написан так, что не вызвала сомнений не только подлинность портрета повествователя, но и второго героя, хорошо известного парижанам, в том числе и русским. Умирающему французскому политическому деятелю Газданов придал внешность, черты характера, привычки и даже болезни реального лица – премьер-министра Франции Жоржа Клемансо. И все, что знали о Газданове его знакомые — и то, что он сел за руль незадолго до смерти Клемансо в 1929 году, и то, что он ездил на автомобиле в Болье, и то, что возвращался после работы пешком под утро через Трокадеро, где действительно жил премьер-министр, — все эти подробности были переплетены в рассказе так искусно, что посвященный читатель сразу застывал в недоумении — неужели это было на самом деле?! Охладить его могло только личное знакомство с Гайто — в застолье он был известен как прекрасный рассказчик и выдумщик, не раз заставлявший поверить присутствующих в самые невероятные истории. Пребывая примерно в таком состоянии, Адамович немедленно откликнулся на рассказ:
«Газданов — очень талантливый человек, это известно давно, незачем снова расточать ему комплименты, относящиеся к слогу, к стилю, к остроте зрения, свежести восприятия… — писал Адамович. — Рассказ оригинален и интересен сам по себе, как все, что пишет Газданов. Непонятно только, зачем понадобилось автору подчеркивать в нем полноту портретного сходства… Сначала принимаешь рассказ за "быль", а затем, убеждаясь в невероятности фабулы, удивляешься причудам мысли, его создавшей».
Но ответ на этот упрек был скрыт в самом рассказе. В последних словах о блистательном обмане и ненужной истине Гайто уже все сказал и, влекомый «причудами мысли», двигался дальше. «Полет» — так назывался его следующий роман.
Это был второй роман после «Истории одного путешествия», лишенный знакомого нам героя — повествователя. Написанный с позиций авторского всеведения, «Полет» не давал уже никаких оснований искать в нем автобиографические знаки и адреса. Однако по тематике и реалиям, в нем воссозданным, он являлся продолжением периода «эмигрантских иллюзий». Так на стыке ожиданий и воплощений родилось одно из самых утонченных произведений Газданова — камерная драма со сложнейшим анализом «психологического существования» самых потаенных чувств и мыслей узкого круга лиц, в основном членов одной семьи русских эмигрантов. И в этой драме, как писал Адамович, «он ищет той сложности в общей панораме, которая произвела бы впечатление, что изо дня в день "так было, так будет" — и вместо одного человека мог бы на данном месте оказаться другой, без того, чтобы изменилось что-либо существенное. Главное у него не люди, а то, что их связывает, то, чем заполнена пустота между отдельными фигурами, — бытие, стихия, жизнь, не знаю, как это назвать».
В тот момент утверждение критика было справедливо по отношению ко всей газдановской жизни, мнимой и действительной. Через книги, через братство вольных каменщиков, теперь — через любовь заполнялись пустоты не только пространства художественного, но и душевного. Три предвоенных года оказались самыми счастливыми в эмигрантской жизни Гайто. Любовь и вдохновение совпали в одной временной точке, и он пишет без устали, на этот раз ведомый плодотворной силой не только фантазии, но и реальности. В эти годы помимо блестящих рассказов по совету жены он создает новый роман «Ночные дороги».
ЗАПИСКИ ШОФЕРА
Русские таксисты в мирные годы между двумя войнами становятся такими же парижскими «типами», как уличные художники, облюбовавшие Монмартр, и непременные консьержки, без которых немыслим Париж. С парижских улиц русские таксисты незамедлительно перекочевывают в романы и кино, представая там в обличье разоренных аристократов или великих князей, изгнанных из своих родовых имений революцией и бородатыми мужиками, которых они секли кнутом и заставляли гнуть спину. Так на парижской мостовой родился еще один миф — о русских князьях-таксистах…
Елена Менегальдо. Русские в Париже
В 1937 году Владимир Феофилович Зеелер, известный среди русского зарубежья как секретарь парижского Союза русских писателей и журналистов, составил для эмигрантов справочник «Русские во Франции». Гайто, будучи уже водителем с приличным стажем, раскрыл его на страницах, посвященных французским правилам автомобилистов. Глава была написана неким инженером Полуэктовым в помощь тем, кто собирался стать шофером такси.
Первым делом следовал перечень документов: «серая карта», или паспорт машины по-нашему, «розовая карта», то есть водительские права, «зеленая карта», или разрешение на поездки, паспорт самого автомобиля со свидетельством об уплате налога, страховка на случай дорожных происшествий… Читая длинный список, Гайто невольно улыбнулся: приведись ему составлять подобный перечень вместо инженера Полуэктова, к необходимому формальному набору он не преминул бы добавить рекомендации иного, прежде всего психологического характера.
Гайто вспоминал, с каким трудом он собирал необходимые бумаги, когда устраивался в гараж. Тогда победа над французской бюрократией казалась ему основным препятствием в получении желанного места. Однако теперь, отсидев уже более шести лет за рулем, он понимал, как были далеки от реальности его радужные представления об образе жизни парижского таксиста.
