Илья Басс - Жизнь и время Гертруды Стайн
Вот как вспоминал встречу Севарейд:
Знакомая коричневая вельветовая шапочка висела над входом, но собачка, откликнувшаяся на звонок, не была той же самой собачонкой, которую я помнил по Парижу. Гертруда встретила нас криками и медвежьими объятиями. Элис Токлас — кошечка — все та же хрупкая, маленькая, что-то нежно шепчущая, заметно ссутулившаяся… Мы, конечно, проговорили вечность. Говорила скорее Гертруда, а мы слушали, и то была прежняя дружеская беседа.
На следующее утро все главные газеты Америки сообщили основную новость дня: «Найдена Гертруда Стайн. Только что закончила книгу».
Спустя два дня Севарейд привез Гертруду в Вуарон, в 65 км от Кулоза, где располагался американский центр радиовещания, и она произнесла речь, обращаясь к народу Соединенных Штатов:
Что за день сегодня, что за день был позавчера, что за день! Могу уверить каждого, что никто из вас не представляет, что означает родная земля, если вы на годы от нее отрезаны.
Речь продолжалась около получаса и закончилась словами: «Я так счастлива говорить с Америкой, так счастлива!». Отдала она должное и французам, сражавшимся в маки. «Глаза обеих престарелых женщин светились, как у детишек на пикнике», — вспоминал Севарейд.
Гертруда Стайн не упустила возможности передать с журналистами только что отпечатанную рукопись книги Войны, которые я видела в Нью-Йорк, издательству Рэндом Хаус.
В сентябре 1944 года телеграммой дал о себе знать Ван Вехтен, и переписка возобновилась. Все предвоенные и послевоенные годы Ван Вехтен по-прежнему прилагал массу усилий, ‘продвигая’ публикации ‘малышки Вуджюмс’. После всеамериканского тура это стало делать легче.
Он едва ли не первый прочел ее книгу Войны, которые я видела и в полном восторге написал: «Ты танцуешь свой танец в этой грандиозной книге. Мне жаль, что Гершвин умер, вот бы он написал музыку на эти страницы».
* * *Освобождение, кроме радости, принесло и огорчение: ее верного друга Бернара Фея арестовали в августе 1944 года за сотрудничество с германскими властями в период оккупации Франции и предали суду за коллаборационизм, антисемитизм и прочие порочащие деяния. Фею ставилось в вину прямое участие в смерти сотен членов масонских лож[70].
Общество т. н. вольных каменщиков представляло собой скрытую и достаточно мощную организацию во Франции.
Масонство практиковало либеральные и демократические принципы. Члены каждой ложи были крепко спаяны друг с другом и оказывали всестороннюю помощь членам своего братства. Религией как таковой масонство не является, и члены ложи могут при желании исповедовать любую религию, в том числе и иудейскую, но клерикализм не приветствовался. Либерализм, как и секретность организации, всегда вызывали гонения церкви и правителей тоталитарных государств, а наличие в масонских организациях евреев (в весьма незначительном количестве) давало повод обвинить общество в проникновении ‘еврейского’ менталитета. ‘Жидомасонство’ — любимый термин черносотенцев всех времен, стран и религий.
Таковым он был и для Фея — антимасона и антисемита.
Официально масоны (франкмасоны) во Франции запрещены не были, но, следуя политике Германии, власти в Виши обрушились на общество, обвинив его членов (и заодно евреев) в сознательном подталкивании Франции к войне с Германией.
Будучи назначенным в 1941 году главой Бюро секретной службы (в дополнение к обязанностям директора Национальной библиотеки), Фей под прикрытием ‘спасения’ исторических документов обработал захваченные архивы масонских лож. Составив списки всех участников, он передал их немецкой администрации. Фея сочли виновным в преследовании и уничтожении масонов. Шестьдесят тысяч франкмасонов подверглись расследованию, 6 тысяч заключены в тюрьму, 989 были депортированы, а 545 — расстреляны или погибли в лагерях.
Добавили в ‘послужной список’ Фея также редакторство в нацистском пропагандистском журнале La Gerbe, финансируемом немецкой администрацией.
Неизвестно, что знала, а чего не знала Гертруда о профашистской деятельности Фея и как к ней относилась. В послевоенном письме к Франсису Роузу Стайн, например, признавала: «Фей, конечно, делал кое-что, чего бы не следовало делать, но что он когда-либо доносил на кого-нибудь, нет, я не верю; скорее, знаю наверняка, он так не поступал, он был монархистом, верующим, всегда страстным патриотом». Но вернее будет сказать, что именно эти качества и послужили моральной основой Фею для доносительства на всех инакомыслящих, инородцев и пр.
Преданная старой дружбе, закрыв глаза на преступления Фея, Гертруда обратилась с письмом в суд. В нем она отметила заслуги обвиняемого в спасении ее парижской коллекции (засвидетельствованном Пикассо), его верность франко-американскому сотрудничеству и якобы желание победы союзникам, высказанное подсудимым лично ей в сентябре 1943 года[71]. Приводит в явное недоумение, почему в своей записке-свидетельстве она ни словом не упомянула о роли Фея в спасении их жизней.
В свидетели женщины не вызывались, поскольку не являлись гражданками Франции. Но, как могли, ходатайствовали перед высокими лицами, пытаясь облегчить участь их друга, посылая продукты и сладости заключенному, неустанно рассылая письма всемогущим лицам. В нижеприведенном отрывке из письма Токлас одному из друзей с просьбой помочь Фею делается попытка откреститься от его политических взглядов:
Вы знаете, что Гертруда долгие годы поддерживала близкую дружбу [с Феем]… Гертруда была целиком не согласна с его политическими идеями — достаточно левыми для США и роялистскими для Франции; она также не принимала и ряд других его идей.
Элис отважилась не причислять к преступлениям антимасонство и антикоммунизм (в послевоенной, коммунистической Франции!). И якобы Фей был другом Петэна, но не Вишистского правительства (!) и т. д. и т. п. Фея присудили к пожизненной каторге, которую после апелляции заменили 20-летним тюремным заключением.
В 1966 году вышла в свет книга воспоминаний Фея Les Précieux — Самое дорогое. Слова Фея в ней — единственное свидетельство (но не доказательство!) его помощи двум американкам во время войны, иных источников нет. Фей написал: «Во время ужасного периода оккупации, бедствий и возникшей гражданской войны, мои два друга жили мирной жизнью. У них было достаточно храбрости, ума, чувства реальности и угля». Касательно ‘угля’, т. е. снабжения, можно без колебаний согласиться лишь до конца 1942 года. Но как быть, когда власть Петэна пришла в упадок?
