Александр Бобров - Иосиф Бродский. Вечный скиталец
Мы вышли из боярской трапезной, на ближайшем углу, в рюмочной, отвернувшись и пересчитав мелочь, Сергей выпил полстакана портвейна, а меня решено было накормить, и я согласилась, проклиная вечную свою прожорливость. В подвальной и полутемной столовой двигались с подносом, я потянулась за кошельком, бормоча какие-то правильные и веселые слова, и тут же получила: “Прекратите! Не до такой же степени!” Но сам он есть не стал, вторых 67 копеек на комплексный обед у него не было. Вечером ехали в троллейбусе домой к Довлатовым. Освободилось место. Сергей предложил мне сесть. Я попросила: сядьте лучше вы, а то невозможно все время разговаривать с задранной головой. “Вот вам не нравится мой рост, ответил он, – а один знаменитый наш современник сказал мне недавно: если бы я, Сережа, был таким высоким и красивым, то все ваши беды мне казались бы игрушечными”.
Я должна сказать, что мне везло на людей. Мне в жизни встречались люди, умнее и талантливее меня. Вообще, я искала всегда в жизни людей, по отношению к которым я чувствовала, что они умнее и талантливее меня. И, наверное, каждый писатель ищет таких людей, не просто так для интересного проведения времени, даже не для того, чтобы создать еще одного персонажа или героя, а, на мой взгляд, чтобы постоянно развиваться, расти, перерастать самого себя. У Евгения Рейна есть стихотворение «Монастырь»:
За станцией “Сокольники”, где магазин мясной
и кладбище раскольников, был монастырь мужской.
Руина и твердыня, развалина, гнилье —
в двадцатые пустили строенье под жилье.
Такую коммуналку теперь уж не сыскать.
Зачем я переехал, не стану объяснять.
Там газовые плиты стояли у дверей.
Я был во всей квартире единственный еврей…
И когда я, к слову, полностью процитировала эти многострочные стихи, Рейн даже обомлел. Я сказала, что я эти гениальные стихи часто повторяю. Он сказал, что я никогда ему об этом не говорила. Мне казалось это настолько общим местом, настолько очевидным, и, оказывается, в тот период он еще нуждался, чтобы еще один человек сказал, что это гениальные стихи, что я этим живу, это для меня безумно важно. Вот мне посчастливилось встретить и Довлатова, и Рейна именно в этот период. И поэтому, наверное, и сложились дружественные отношения. В другой ситуации они, может быть, так бы не сложились. Все, по-видимому, влияет. Планка сама влияет».
Привел я довольно-таки пространный отрывок из интервью. Он задает высокую планку? Он представляет Довлатова как талантливого и остроумного человека? Скорее всего, напротив, как пошляка и приспособленца. Так что международное предприятие по созданию нобелевского проекта «Бродский» продолжилось в пародийном проекте «Довлатов». Бедная Россия, которой усилиями либеральных СМИ и русофобского ТВ успешно навязаны эти проекты.
В начале 2013 года был составлен по предложению Владимира Путина и опубликован список из 100 книг, которые должны прочитать школьники. Он вызывал недоумение и полемику по отношению к тем авторам, которые представляют современную литературу. В частности, русские учителя и филологи имеют претензии к необычайно широко представленному С. Довлатову, фигуре, как написали в «Литературной газете», «чудовищно раздутой либеральной критикой». Мрачное и примитивное описание жизни в СССР по схеме: «хаос, пьянство и бардак» едва ли способствует развитию исторического мышления несовершеннолетних, как и разухабистые записки бывшего зоновского конвоира. Или составители считают, что такой опыт российским подросткам необходим? – вопрошает газета. Современным вершителям судьбы России необходимы сами фигуры Бродского и Довлатова, которые оправдывают фактом своего широкого присутствия в литературном пространстве предательство, антисоветизм, русофобию под видом диссидентства. Что такое современная либеральная критика и журналистика? – это сонм мини-Довлатовых, которые ненавидят патриотизм и духовность русской литературы (а говорят, что совок), которые смотрят на вожделенный Запад и несут по кочкам все отечественное, выпивают и треплются, как в кино про Бродского «Полторы комнаты», но не могут сами писать достаточно выстроенных и остроумных книг. Для них-то Довлатов – кумир, но при чем тут наши дети?
Бродский с женой Марией, урожденной Соццани. Фото М. Барышникова
Любовь к Венеции и к парадоксам
Ирэна Грудзиньска-Гросс и Владимир Бондаренко-великоросс
В январе 1990 года на лекции в Сорбонне уже знаменитый и стареющий Бродский увидел среди своих студентов Марию Соззани. Молодая красавица-итальянка русского происхождения, она словно сошла с полотен великих мастеров Возрождения. И 1 сентября Иосиф Бродский и Мария Соззани поженились. Через два года у них родилась дочь – Анна Александра Мария, по-домашнему просто Нюха… Близкие друзья Бродского утверждают, что пять лет с Марией были для него счастливее, нежели предыдущие пятьдесят.
Польская журналистка Ирэна Грудзиньска-Гросс побеседовала с вдовой нобелевского лауреата Иосифа Бродского:
– Как возникла любовь Бродского к Италии? Мария Соццани-Бродская (Maria Sozzani-Brodsky):
– Русские делятся на две категории: на тех, кто обожествляет Францию, и на тех, кто без ума от Италии. В Италии писали Гоголь и Вячеслав Иванов, сочинял музыку Чайковский, рисовал Александр Иванов. Иосиф был открыт на многие страны, но с Италией был связан особенно. Уже в юности он читал итальянскую литературу. Мы много раз говорили даже о малоизвестных авторах, которых за пределами Италии почти никто и не вспоминает.
ИГГ: Трудно поверить, что эта ранняя симпатия была вызвана исключительно литературными интересами… МСБ:
– Конечно, сначала было кино. Итальянское кино – ну, может, после «Тарзана», – сформировало его жизнь (смеется). Вместе с тем, итальянское кино многим обязано России. В сталинские времена, когда непосредственный обмен между двумя странами был трудным, в Италии не переставали экранизировать русскую литературу. Иосиф всегда помнил и то, что уже в восемнадцатом и девятнадцатом веках контакты между художниками Италии и России были очень интенсивными.
ИГГ:
– Отсюда и выбор Рима как места для его Академии…
МСБ:
– Бродский трижды бывал в римской American Academy, она его вдохновляла. Он провел в ней много времени, результатом явились «Римские элегии». Рим – это был логичный выбор, хотя Иосиф думал и о Венеции. В Риме помимо Американской академии находятся также Французская и Шведская академии. Иосиф имел беседу с бургомистром Рима Рутелли, который ему обещал, что город выделит Академии здание. Но через несколько месяцев после смерти Иосифа оказалось, что здания у нас нет.
