Татьяна Дашкевич - Фатьянов
…Тех бакенов нынче нет, река обмелела, бакенщик умер.
Жила-была избушка, а потом молодые рыбаки весело сожгли бударинскую будку. Как последний бакен на Клязьме, вспыхнула она пронзительной синей ночью над похолодевшей от горя водой, высветила на миг все прошлое свое ликование, отдала свое последнее тепло — и превратилась в черные бессмысленные головешки.
Московский купец и его друзья
1. Любовь и ненависть
Фатьянов не любил городское начальство. Да и оно его не жаловало. Власти не были довольны частыми появлениями здесь поэта, у которого не было от жителей никаких секретов. Он бурно выражал восторг, не менее бурно — и презрение. Поэтому здесь зорко следили за его поступками и проступками. И при случае отправляли почтовые конверты куда следует. И часто после прибытия этих тонких конвертов «куда следует» Алексей Иванович из членов Союза писателей следовал обратно в кандидаты.
— Вот приехал московский купец! Разгулялся! — Говаривали в Вязниках о Фатьянове. Кто-то любовался его удалью, узнавая в ней родную русскую душу, кто-то шипел от зависти и злости, потому что эту самую русскую душу старался в себе гасить и глушить.
Но любили Фатьянова друзья. Его приезд всегда был для них праздником. «Фатьянов приехал!» — эта весть пролетала по Вязникам со сверхзвуковой скоростью.
Алексей Иванович душой тянулся к фронтовикам. Приехал как-то к нему в Вязники Владимир Репкин. Пошли братья на радостях в ресторан, пригласили фронтовиков за свой стол, выпили за победу, помянули погибших. Расчувствовался Алексей Иванович. Смахнул слезу, подозвал официанта. Услужливо подошел к нему восторженный официант.
— У меня там еще ребята в зале есть! — Говорит ему поэт. — Всех фронтовиков угощаю!
Обошел парень все столики с графинчиком, Алексей Иванович сказал хороший тост.
Снова подзывает:
— Всем, кто здесь сидит — сто грамм, бутерброд с икрой и кружку пива! И закрыть ресторан!
Ресторан закрыли, присоединились и официанты. Гуляли до утра. Все песни фронтовые перепели.
Долго ходила молва о том, что «Фатьянов напоил все Вязники!».
И снова пошло письмо ровнехонько в столицу. Поэт Фатьянов в очередной раз стал кандидатом в Союз писателей.
И вязниковские друзья иногда устраивали ему ответный праздник — катание на «Робеспьере». Заходили компанией на палубу теплым вечером и отчаливали в семнадцать ноль ноль. Ночные звезды над рекой освещали их путь по темной, как ночь, воде Клязьмы. Издалека светили им бакены дяди Лени Бударина, словно слали свой сердечный привет. В каютах спали пассажиры. А некоторые — выходили на палубу и разделяли дружеское веселье. Всю ночь продолжался праздник, ловкачи даже купались. Пароход идет — они обвязываются веревкой, тянутся за ним, потом подтаскивают их к борту, полотенце вафельное, казенное подают. А в десять часов утра возвращаются «мореплаватели» на материк с неповторимым, теперь каждому русскому родным названием Вязники.
…Обмелел национальный характер, как родные реки.
— Чистейший русский мужик, — Говорили о Фатьянове друзья-вязниковцы, простые жители глубинки. Они гордились им, ценили его дружбу, понимали цену его жестов — он не был богатым человеком.
Алексей Иванович дружил с лучшим футболистом города, голубятником Вадимом Семеновичем Солдатовым. Они были друзьями с детства. В том детстве Алеша страстно любил голубей, ликовал, когда появлялись птенцы, горевал, когда терялись, улетали его любимцы. Его гордостью были турманы, дутыши, «бабочки», которые кувыркались в высоте. Увлеченно считали мальчишки с земли, сколько раз кувыркнется бабочка в небе. Соревновались, чей голубь лучше. Обеспеченные горожане держали в клетках канареек, попугаев. А вольными голубями увлекались бедные — кто же в городе беднее мальчишек! В душе Алексея место очарования красивыми птицами заняла поэзия и мягко вытеснила детское. Вадим же так и остался голубятником. В конце сороковых появилась в народе трогательная песня, которую знали все голубятники. В ней рассказывалось про паренька, который держал голубей, потом ушел на войну, вернулся, а голубей нет. Припев ее звучал так:
Голуби вы мои милые,
Улетели в облачную высь,
Голуби вы сизокрылые,
В небо голубое унеслись.
Можно лишь домыслить, что и в прямом, и в аллегорическом смысле голуби Фатьянова остались там, за войной. Но он до последних дней любил важных воркующих птиц, интересовался делами голубятников.
Другим таким его другом-голубятником был Александр Баев.
Однажды собрались в доме Фатьянова голубятники Солдатов и Баев, братья Симоновы, кто-то из москвичей. Алексей Иванович читал полюбившиеся вязниковцам стихи:
Стою, как мальчишка, под тополями,
Вишни осыпались, отцвели.
Александр Баев перебил, спрашивает с издевкой — «поймал, мол»:
— А где тут в Петрине тополя?
Фатьянов распахнул неимоверно большое окно, которое открывали разве что к Пасхе, помыть перед праздником, и широко воскликнул:
— А вот, по речке — что? Погляди, Санька!
Все ахнули, свежий садовый ветер всколыхнул скатерть, а в отдалении волновались над водой сизые ветви вековых тополей…
2. «Главным был у них Фатьянов…»
Алексей Иванович ладил с фронтовиками, одноклассниками, футболистами, голубятниками и музыкантами из оркестра городского сада.
В парке Парижской коммуны был яблоневый сад, два больших пруда, где катались на лодках. Стояла большая эстрада, на которой правил капельмейстер Русинов-Павлов. Мановениям его утонченной музыкальной руки послушно подчинялись трубы, альтушки, бас-геликон, тубы, баритоны, теноры… Этот человек почитался аристократом.
Когда вечерело, когда начинались танцы, этот небожитель скромно стоял на эстраде, не стараясь быть замеченным. Облеченный в строгий костюм, он обладал бесстрастным лицом дипломата и той особенной военной осанкой — осанкой генерала. Русинов-Павлов сам сочинял музыку и дорожил дружбой с Фатьяновым. Скромный человек, влюбленный в поэзию точно так же, как в музыку, был благодарным слушателем стихотворений своего московского друга. Говаривали, что, загораясь, он на многие Фатьяновские песни первый придумывал музыку, быстро и «устно», как бы походя. Потом пробовали музыку на эстраде городского сада. А сам Алексей Иванович пел эти мелодии композиторам и рассказывал о своем талантливом земляке. Но так ли это было — трудно теперь утверждать. Возможно, авторство Русинова-Павлова — это одна из многочисленных легенд, окутывающих биографию Фатьянова.
