Адам Чарторижский - Мемуары
Император нежно любил свою старшую дочь, бывшую замужем за эрцгерцогом Иосифом, паладином Венгрии. В Вене у нее были неприятности, так как она была принята венским двором не так, как подобало. Это много способствовало обострению вражды Павла к Австрии. Он возненавидел эрцгерцога как принца австрийской крови, решил обратно вытребовать дочь и написал ей, чтобы она возвратилась в Россию. Но эрцгерцогиня умерла почти одновременно с своим отцом, избежав необходимости повиноваться его приказу. Она была очень красива и приветлива. Ее красота и доброта покорили сердца венгерцев. Зловещие слухи, которые неминуемо распространяются при каждом случае преждевременной смерти какого-нибудь важного лица, возникли также и на этот раз. Смерть эрцгерцогини стали приписывать влиянию какой-то таинственной личности, которая, будучи обеспокоена успехами молодой эрцгерцогини и властью, приобретаемой ей над умами венгерцев, добилась того, что умышленно не были приняты все меры, необходимые для спасения эрцгерцогини. Говорили еще и худшее. Как бы то ни было, остается фактом, что великая княгиня, супруга паладина, была очень холодно принята в Вене, что ее красота и приветливость возбудили подозрения и не понравились императрице, второй жене Франца, имевшей всегда большое влияние на своего супруга. Эта неаполитанская принцесса всегда отличалась завистливым и странным характером и необычайными привычками. Она любила все чудовищное и наполняла свои сады странными и безобразными статуями. В ее обращении было что-то скрытное, она всегда смотрела исподлобья и постоянно вращалась в обществе своих слуг. Только в этом кругу она чувствовала себя хорошо, потому что была уверена, что ее никто не затмевает здесь ни красотой, ни умом; для них она устраивала странные банкеты и любительские спектакли, в которых сама участвовала. Франц, также не блиставший умом и неподходивший к высшему и более благородному обществу, в свою очередь весьма хорошо принаравливался к низкой среде, о которой в Вене рассказывали странные вещи. Как бы там ни было, образ жизни и поведение неаполитанской принцессы придавали некоторое правдоподобие слухам о смерти эрцгерцогини, жены паладина.
Павел скончался, не узнав о внезапной смерти любимой дочери, которую надеялся увидеть в скором времени и которая умерла одновременно с ним. Он был избавлен от этого последнего горя. Случись это при его жизни, вражда его к Австрии разгорелась бы еще больше, и при его ожесточенности он, несомненно, объявил бы ей войну.
Трудно в таком кратком обзоре прошлых событий с ясностью представить себе все, что могло бы случиться, если бы Павел продолжал царствовать.
Экспедиция Нельсона в Копенгаген, правда, помешала приведению в исполнение плана морского союза. Но Нельсон только благодаря смелости и счастью выпутался из затруднительного и рискованного положения, в которое попал. Если бы у датчан хватило храбрости упорствовать, нельзя знать, к чему бы могло привести такое смелое предприятие. Как бы то ни было, Дания объявила, что останется верна союзу, — так велик был ужас, наводимый на всех Павлом. Павел отдал приказ привести в оборонительное положение русские берега и порты, и я думаю, что едва ли английский флот, в том состоянии, в каком он находился, мог бы без значительных подкреплений отважиться на атаку Кронштадта или Ревеля. А благодаря этому получился выигрыш времени, и морской союз успел бы объединиться и окрепнуть.
Внезапная смерть Павла сразу разрушила все затруднения коалиции, но зато создала их для первого консула. Судьба, против всякого ожидания, дала консулу могущественного друга и потом тотчас же отняла его. Павел, увлеченный своей новой причудой, — любовью к Наполеону, — думал, что может совершенно не считаться с законностью прав претендента на престол Франции, лишь бы только у него хватило силы заставить себе повиноваться. Павел изгнал Людовика XVIII из пределов России (вернувшегося туда только при Александре) и поддерживал Наполеона. Конечно, это скрепляло их дружбу и поощряло Наполеона к скорейшему захвату верховной власти. Павел разжигал его честолюбие. Смерть Павла все изменила. Морской союз потерял силу и значение; берега и порты незачем было больше держать вооруженными; приостановившаяся было, к большому ущербу владельцев рудников и землевладельцев, торговля возобновилась. Донские казаки, крестясь и благодаря Бога, слезли с лошадей, на которых пробыли уже сутки по дороге на Кавказ. Смерть эрцгерцогини, жены паладина, имела теперь единственным своим последствием придворный траур, тогда как, останься Павел в живых, она несомненно осложнила бы и без того затруднительное положение Европы.
Первый консул, как я уже говорил выше, поспешил прислать своего адъютанта Дюрока в сопровождении еще одного офицера, чтобы приветствовать Александра.
Непосредственным результатом смерти Павла было примирение России с Англией. Англия издавна была самым богатым потребителем русского железа, зерна, строительного леса, серы и пеньки, и приведение России на военное положение по отношению к Англии было одной из главных причин недовольства общества императором Павлом. После его смерти необходимо было изменить положение вещей. На скорую руку, худо или хорошо, устроили сделку, в которой чувствовалась поспешность и желание столковаться во что бы то ни стало. Интересы морских союзников были недостаточно охранены и капитальные пункты о нейтральном флоте были или обойдены молчанием или оставлены открытыми. Единственно, чего желали добиться как можно скорее — это прекращения враждебных отношений. В сущности, император Александр в то время еще не питал большого расположения к Англии; наоборот, воспитание выработало в нем воззрения и симпатии совершенно расходившиеся с теми, которым следовала английская политика в лице Питта. Дюрок и его сотоварищ были приняты императором с большей предупредительностью и сердечностью, чем этого можно было ожидать в минуту реакции, направленной против недавних увлечений Павла Бонапартом. Но прием, оказанный Дюроку, был исключительно следствием тех чувств, которые тайно питал в глубине своей души Александр к принципам 89 г., внушенным ему Лагарпом.
Александр был в восхищении от того, что видел, наконец, французов, участников знаменитой революции, которых считал еще республиканцами. Он смотрел на них с любопытством и интересом: он так много наслышался о них и так много о них думал. Ему и великому князю Константину доставляло большое удовольствие именовать их «citoyen» — «гражданин», название, которым, как простосердечно думал Александр, они гордились. Но это оказалось вовсе не по вкусу посланцам Бонапарта, и им несколько раз пришлось заявлять, что во Франции больше уже нет обычая называться «гражданином», пока Александр и его брат не перестали так величать их.