Манфред фон Браухич - Без борьбы нет победы
Они ответили мне таким радостным и шумным ликованием, что с минуту мне чудилось, будто повторяется незабываемая овация, устроенная мне многотысячной толпой после моей первой победы на треке АФУС...
Началась вереница светлых торжественных дней. В замечательной обстановке душевного подъема и веселья счастливые молодые люди с благодарностью пользовались возможностью запросто знакомиться друг с другом. Собрать на дружескую встречу молодежь из ста стран и тем самым показать ей, что невзирая на различие языков и мировоззрений, при наличии доброй воли взаимопонимание между людьми осуществимо всегда и везде — вот поистине величественный политический акт рабочего правительства ГДР!
Какое же это было волнующее переживание — стоять на трибуне и смотреть на нескончаемое торжественное шествие поющих и танцующих молодых людей! Уж здесь никто не посмел бы даже заикнуться о каком-то "принуждении", о чем без устали твердила западногерманская печать, в особенности газеты Западного Берлина, старавшиеся перещеголять друг друга в злобных выдумках и насквозь лживых описаниях хода фестиваля в демократическом Берлине. Вечером при свете прожекторов, восхищая многотысячную толпу, на эстраде сменяли друг друга английские, японские, французские, китайские и советские группы артистов-любителей.
Надо было видеть сверкающие глаза юношей и девушек, чтобы понять, что их воодушевление было предельно искренним, порожденным неукротимым стремлением к счастью и миру.
Несмотря на большую занятость государственными делами, Вальтер Ульбрихт нашел время для участия в большом разговоре между спортсменами и молодыми деятелями искусств. Пользуясь случаем, он горячо призвал всех активно содействовать делу всеобщего мира.
Я все больше удивлялся, встречая на Берлинском фестивале одного за другим многих давно знакомых мне немцев и иностранцев. Я особенно обрадовался, когда неожиданно столкнулся с уважаемой мной фрау фон Штенгель, моей давней знакомой из Западного Берлина. Наша встреча была как нельзя более сердечной, и мы поведали друг другу подробности обо всем главном, что пережили за прошедшие годы. Она уже оправилась от тяжелых последствий своего заключения в концлагере Терезиенштадт и теперь прямо-таки светилась жизнерадостностью и оптимизмом. Ее присутствие в Берлине, как я понимал, свидетельствовало о ее одобрении этого фестиваля. Я не сомневался, что глубоко прочувствованная ненависть к нацизму сделала из этой женщины убежденную антифашистку. Годы разлуки не подточили нашей былой крепкой дружбы. С удовольствием я принял ее предложение прокатиться вдвоем в Западный Берлин.
В наилучшем настроении мы поехали в ее автомобиле мимо многих памятных нам мест, в большинстве еще носивших на себе следы разрушений. Вечером, после подробного осмотра ее отличной квартиры, фрау фон Штенгель предложила нанести визит каким-то ее друзьям. По прежним годам я хорошо помнил, что эта женщина общается только с действительно интересными людьми и что большинство ее друзей становились и моими. Поэтому я без колебаний поехал с ней в Далем, на Клейаллее. Здесь, в комфортабельном особняке, нас встретили три господина, радушно приветствовавшие фрау фон Штенгель. Узнав, что передо мной американцы, я насторожился и решил быть начеку. Однако за ужином шел довольно поверхностный разговор и мне не удалось понять, каковы намерения этих джентльменов, которые в прошлом, безусловно, не были в числе постоянных знакомых фрау фон Штенгель. Зародившееся во мне поначалу еще неопределенное подозрение усилилось, когда моя спутница внезапно пожаловалась на плохое самочувствие и попросила одного из этих трех мужчин доставить ее домой. Извинившись в самых очаровательных выражениях, она посоветовала мне остаться.
Я, конечно, так и сделал, ибо меня уже стало разбирать любопытство. Мы подняли полные бокалы и выпили "за хорошую жизнь в Берлине". Постепенно я заметил, что оба джентльмена явно спаивают меня. Одновременно все более конкретными становились их вопросы о моем пребывании в Восточном Берлине, о моем отношении к Германской Демократической Республике, о моей жизни в Штарнберге. Потом один из них принес со второго этажа какую-то папку, долго листал в ней и наконец нашел нужную страницу.
"А вот и вы! Вероятно, вы удивитесь, но ваше имя уже внесено в списки лиц, опасных для государства".
Я действительно онемел от удивления.
"Еще не поздно, господин фон Браухич, — продолжал он. — Вы еще можете свернуть с этого пагубного пути. Ваша приятельница поможет вам. Собственно, ради этого она и привела вас сюда. В дальнейшем можете обращаться в любой орган Си-Ай-Си38 за советом и помощью!"
Вот именно так открыто, ехидно ухмыляясь, мои "любезные хозяева" дали мне понять, что я-де, мол, добровольно явился в их шпионское гнездо.
Затем пошли откровенные разговоры про "коммунистический фестиваль" и попытки нагнать на меня страх и ужас перед "коммунистическими методами".
"По происхождению и воспитанию вы наш человек, однако мы, конечно, не намерены оказывать на вас давление. Просто хотим вас серьезно предупредить и помочь вам".
В какую же идиотскую историю вовлекла меня фон Штенгель, подумал я, и в знак окончания разговора попросил вызвать мне такси. Вскоре у подъезда раздался гудок, вежливо и подчеркнуто официально я простился с этими туповатыми типами.
На обратном пути я, естественно, попытался разобраться в происшедшем. Значит, теперь меня преследовала уже не только полиция — я попал в картотеку американской разведки... Вот как все обернулось!
И снова передо мной встал тревожный вопрос: не повернуть ли назад? На Востоке я не взял на себя никаких обязательств и не получил ни единого пфеннига. Так почему бы мне не возвратиться на Штарнбергское озеро, уйти в свой домашний мирок. Там я не стану принимать никого, и через полгода все позабудется...
На следующее утро я первым долгом отправился в Западный Берлин к фрау фон Штенгель. Я во что бы то ни стало хотел узнать, что побудило ее вовлечь меня в этот нелепый эпизод.
После почти двухчасового разговора я понял, что, несмотря на все пережитое, эта умная женщина пересмотрела свое отношение к прошлому и вновь потянулась к наживе. На раздутых парусах она устремилась к американцам, хотя прекрасно видела, как они подсаживают в седло те самые элементы, которые еще несколько лет назад едва не погубили ее как еврейку. Опечаленный и разочарованный, я расстался с ней.
Часть 2
По возвращении домой я с сожалением убедился в том, что предвидел: газеты и иллюстрированные журналы подняли форменную свистопляску вокруг меня и других западногерманских участников Всемирного фестиваля. Еженедельник "Мюнхенер иллюстрирте", еще недавно оказавший мне честь, выпустив свой первый послевоенный номер с моим портретом на обложке, теперь поспешно исправил свою "ошибку", назвав меня "врагом государства номер один". Долго и внимательно я вглядывался в этот броский заголовок. На протяжении многих лет мой брат аккуратно собирал все, что сообщалось обо мне в прессе. Кроме газетных вырезок, в его архиве было немало почетных грамот, выданных мне в связи с теми или иными моими пожертвованиями. И вдруг — "враг государства номер один"! Вот, значит, как все быстро меняется в этом мире! Если ты перестал шагать в ногу, тебе мгновенно дают коленкой под зад и спихивают на обочину. Разница лишь в том, что при Гитлере человека сразу хватали и волокли в гестапо, а в нашем государстве этого уже делать нельзя...
