Михаил Михалков - В лабиринтах смертельного риска
Утром, первое, что я увидел, была моя форма — вычищенная, распяленная на самодельных плечиках из сучка и повешенная на крюк, вбитый в бревно шалаша. Майор уже умывался где-то возле входа, фыркая от холода сентябрьского утра.
Снова была затоплена печурка, и мы с майором позавтракали на ящике, заменявшем стол. Меня все время беспокоила одна мысль: помнит ли он сказанное накануне или же был так пьян, что молол ерунду? Но он сам вспомнил вчерашний разговор и сразу после еды сел писать письмо.
— Как твоя фамилия?
— Люцендорф. Имя — Фридрих (это были имя и фамилия бывшего владельца моей капитанской формы).
— Так вот. Поедешь к командиру полка и передашь письмо. Скажешь, что я шлю ему сердечный привет.
Майор приказал оседлать мне своего коня и поручил двум солдатам сопровождать меня.
— Вот тебе охрана. — Он хлопнул меня по плечу. — Давай, танкист, скачи на четырех копытах. Все будет в порядке. Привет!
— Спасибо, майор, за гостеприимство. Будь здоров!
…Мы едем лесом — трое верховых. Утро тихое, слышен лишь гул самолетов в осеннем облачном небе. Я пытаюсь заговорить с провожатыми, но они сдержанны, на откровенность не идут.
Вот и конец пути. Невдалеке от дороги вижу большой белый дом со строениями вокруг. Видно, бывшая помещичья усадьба.
— Штаб вон в том доме, господин капитан, — говорит один солдат. — Здесь мы вас оставим. — И оба поворачивают коней. Я слезаю с Майорова вороного, они берут повод и в галопе исчезают из виду — я остаюсь один.
Прежде чем идти в штаб, сворачиваю в лес, сажусь на пенек под елку и обдумываю создавшееся положение. От немцев я выскочил, но фронта не перешел. На этот участок рассчитывать больше не приходится — здесь меня могут узнать в лицо. К Кринке возвращаться нельзя — нет солдатской формы и, кроме того, на хуторе могут быть немцы. Это несомненно. В руках у меня письмо к полковнику, который с майором в хороших отношениях. Есть шанс получить документ, который оградит меня от полевой жандармерии, от патрулей, от случайных недоразумений. Такой свежий документ, адресованный в комендатуру, мне крайне необходим. Получу его, рассуждал я про себя, а тогда поразмыслю над тем, в каком районе лучше снова переходить фронт… Но сначала надо прочесть письмо. Открываю конверт. Что за ерунда? Готика! Готического шрифта я не знаю. Смог только разобрать: «Господин полковник…» И все! Как же быть? Ну, думаю, видно было по всему, что майор доброжелателен и, очевидно, написал полковнику то, о чем говорил… Да, дела… А если полковник начнет что-либо спрашивать? Ну, допустим: «Где отстали от обоза?» Отвечу: «В районе Ауце». «Что за обоз?» Скажу: «Два экипажа для танков «пантера»». Фамилию фельдфебеля я знаю, унтер-офицера тоже… знаю фамилию и командира полка, и командира дивизии… А спросит: «Куда шел обоз?» — «В Тукумс». — «А почему в Тукумс?» Отвечу: «Бои шли в районе Нарвы, подбитые танки ремонтировались в Риге, а в Тукумсе шло переформирование танковых экипажей…» Что ж, надо рискнуть. Другого выхода просто нет.
Во дворе штаба царила обычная суета: туда-сюда сновали мотоциклисты, подъезжали и отъезжали грузовики, бегали солдаты, спокойно похаживали часовые. Я подошел к дому, узнал, где находится командир полка, и поднялся к нему на второй этаж.
Усталый, пожилой полковник сидит за столом. За ним, на стене, карта с флажками, обозначающими линию фронта. На столе два полевых телефона.
— Хайль Гитлер! Разрешите, господин полковник, передать вам письмо. Я разыскиваю штаб полка танковой дивизии «Мертвая голова» и попал в штаб вашего батальона…
Полковник молча протягивает руку, берет письмо, вскрывает его и читает.
— Ваши документы, — говорит он, не глядя на меня.
Я достаю «марш бефельц» на имя Фридриха Люцендорфа и подаю ему.
— Это все? — Полковник поднимает на меня рыбьи глаза, они бесцветны, как дождевая вода.
— Все, что я сумел сохранить. Вернее, что в данный момент имею при себе. Остальные документы в части, в моих личных вещах.
— Вы завтракали? — неожиданно спрашивает он.
— Так точно, господин полковник.
— Спускайтесь во двор и ждите вызова.
Козырнув, я вышел окрыленный. Во дворе шла все та же суета. Возле пакгауза солдаты сгружали ящики с французского фургона.
— Сигареты? — радостно крикнул пробегающий мимо молодой унтер-офицер с папкой в руках.
Лейтенант, следивший за разгрузкой, передразнил его:
— Сигареты? Сигары, а не сигареты! Дадим русским прикурить!
— A-а! Фауст патронен[39], — разочарованно протянул унтер и, заметив меня, козырнул.
Время тянулось бесконечно долго. Да, видимо, и на самом деле прошло не менее двух часов. Во двор въехал какой-то мотоцикл. Я даже не обратил на него внимания, поглощенный своими мыслями. Вывел меня из раздумий резкий голос лейтенанта:
— Господин капитан, ваша фамилия Люцендорф?
— Да.
— Прошу занять место в коляске.
С упавшим сердцем я уселся в коляску, положив на колени свой автомат. Я сразу увидел, что мотоцикл принадлежит полевой жандармерии. Сзади водителя сел лейтенант, и я заметил, что он держит за пазухой белый конверт, в котором, очевидно, был мой «марш бефель». Мотоцикл затарахтел, рванулся вперед и вылетел на дорогу.
Побег
— Прошу вас, господин капитан, все лишнее выложить на стол.
Оберштурмбаннфюреру лет около пятидесяти, он лысый, тучный, голос у него жирный, рокочущий.
Я выкладываю пистолет «ТТ», планшет с картами, вынимаю из кобуры «вальтер», снимаю с руки компас.
— Часы тоже? — спрашиваю я.
— Часы можете оставить.
— Носовой платок?
— Оставьте.
— Тогда все.
Свой автомат я поставил в углу комнаты при входе в штаб полевой жандармерии.
— Вы свободны, — говорит толстяк лейтенанту и фельдфебелю, присутствующим здесь. Те уходят, и мы остаемся с оберштурмбаннфюрером с глазу на глаз.
— Садитесь! — рокочет он.
Я сажусь на стул и чувствую, что в заднем кармане галифе лежат браунинг и запасные обоймы. Я забыл об этом, и мне стало не по себе.
— Когда вы отстали от части?
— Двадцать пятого июля.
— В каком районе?
— Недалеко от города Ауце, шли с юга на северо-восток, на Тукумс.
— Где ваша офицерская книжка?
— Осталась в повозке, вместе с другими документами. Там был мой чемоданчик с личными вещами.
— Как же вы отстали от обоза?
— Из-за одной женщины. Отлучился по личным делам. А на обратном пути в темноте лошадь, перепрыгивая через канаву, оступилась и вывихнула ногу. Всю ночь я с ней провозился, не мог вправить. Отвел на ближайший хутор, а в Тукумс был вынужден добираться на попутной машине. Но в Тукумсе обоза не оказалось, он где-то застрял в стороне от главной магистрали. В поисках его я потерял несколько суток. Начал искать штаб полка — не нашел. Штаб своей дивизии тоже не нашел и явился в штаб полка 218-й дивизии. Оттуда направлен к вам.
