Эрнст Юнгер - Семьдесят минуло: дневники. 1965–1970
О Формозе сообщается и хорошее: например, то, что в восемьдесят лет он умер девственником. Фродоард славит его как «castus, parcus sibi, largus egenis».
Правда, не было почти ни одного тирана, у которого не нашлось бы своего воспевателя. Под egeni, нуждающимися, предположительно подразумеваются бедные родственники и вообще клиенты в самом широком охвате. Иначе Формоз не был бы корсиканцем. Должности и приходы благодаря проскрипциям Арнульфа освобождались в большом количестве.
Связанный с жестокостью непотизм делает понятной ту ненависть, с которой Формоза преследовали даже в гробу. Ибо после всего лишь пятнадцатидневной интермедии его преемника Бонифация VI папой был избран свирепый Стефан VII. Среди его изобретений числится «Трупный синод», который осудил Формоза посмертно. Его труп был извлечен из могилы и, облаченный в мантию, посажен на папский престол. Для защиты мертвецу предоставили адвоката, и по завершении мрачного судилища Стефан огласил приговор. Труп был лишен регалий и брошен в Тибр после того, как ему отрубили три пальца и голову. В комнате ужасов истории этому гнусному поступку отводится один из самых темных углов, вместе, например, со скотским убийством Андроника в Византии.
* * *Мы прибыли в Аяччо в хороший час. На узких улочках, где пахло пылью, розами и рыбой, было уже по-настоящему тепло. Совсем немного высотных зданий и стройплощадок, зато тут и там пришедшие в упадок каменные стены, составляющие незаменимый атрибут средиземноморского удовольствия. Площадь с пальмами и запущенными дворцами, мерцающими в сочно-золотистой желтизне.
Первый проход, само собой разумеется, вел к родному дому великого человека, с напоминаниями о котором и без того сталкиваешься почти на каждом шагу. Магазины заполнены сувенирами, посвященными не только ему, но и его родственникам. Особенно популярна фарфоровая фигурка, которая представляет его в удобном кресле: он сидит, положив руки на подлокотники. Его имя мелькает не только в витринах книготорговцев, но и в тавернах; самые ходовые сорта вина — «Мадам Петиция» и «Король Рима».
Накануне я осведомился у Грегоровиуса о посещении им Casa Bonaparte[353]. Инвалид, водивший его тогда по дому, сказал, что там немногое изменилось. Я смог убедиться в правдивости его слов более чем через сто лет после описания Грегоровиуса.
Тут были еще оба стенных шкафчика и мраморный камин, а также красная шестиугольная керамическая плитка, которой выложен пол, — как писал Григоровиус, «по корсиканскому обычаю». Однако этот узор встречается всюду — он, как пчелиные соты, заложен в природе.
Грегоровиус обнаружил, что «из комнат исчезла вся мебель», — это, вроде бы, соответствовало сообщениям, согласно которым дом во время революции был разграблен и сожжен врагами семьи. Сейчас он был заставлен множеством кресел, столов и диванов, мебелью в стиле Директории и ампира. Следовательно, в молодости Наполеона такая обстановка еще существовать не могла.
Нас встретил не инвалид, а дородная корсиканка, сидевшая в вестибюле за кассой и потом позволившая нам самим пройтись по этажам. «Это был хоть и не дворец, но все же жилище семьи уважаемой». Так писал Грегоровиус. Такие резиденции адвокатов и нотариусов в романских городах встречаешь нередко, зачастую даже на похожих боковых улицах. Разветвленная до самых маленьких деревень клиентура входит и выходит. Спокойные занятия; иные десятилетиями, поколениями кормят своего хозяина.
Помещения тихи, достойны, прямоугольны. Едва ли необходим зал для больших приемов и обществ. Входящий сюда желает рассмотреть что-то яснее и добиться чего-то большего, чем в будни. Нельзя исключать, что хозяин дома с годами достигает точного понимания не только личных и коммерческих, но и политических переплетений. В большинстве случаев он среди них вырастает. Если он становится адвокатом не только частных, но и общих прошений, то это меняет не столько характер, сколько радиус действия его деятельности. Форум становится больше, партия значительнее.
В античную эпоху такое развитие можно проследить почти в любой большой биографии, поскольку к воспитанию относилось риторическое и юридическое образование. Идеальная личность может занимать любой общественный пост; она владеет также юридическим языком и судебной практикой. Даже еще сегодня в подобных типах несомненны две формирующие силы: римская раса и римское право. Сюда добавляются модификации провинций: Клемансо выступает как галл, отец Бонапарта как корсиканец. Отсюда, «согласно закону, по которому ты начал», падают свет и тень на поприще сына — также в вопросах права. Здесь Кодекс Наполеона и справедливое суждение о многих вещах, там — more corsica[354] — вопиющие правонарушения в пользу семьи.
Слабый желудок тоже часть отцовского наследства; Карло Бонапарте умер от рака желудка в Монпелье, не дожив и до сорока лет. Наполеон на Святой Елене распорядился, чтобы после его смерти произвели вскрытие; заключение специалистов могло пригодиться королю Рима.
Сначала отец принимал участие в борьбе за независимость острова под предводительством Паоли. Он объявил себя сторонником Франции только тогда, когда понял, что всякое дальнейшее сопротивление безнадежно. Вероятно, сын приобрел бы в его лице хорошего и сдерживающего советчика.
Здесь в доме отца и мать чувствуешь ближе, чем сына. Современники считали, что Летиция воплощает в себе тип римской матроны лучших времен республики. Мне пришлось здесь задуматься и о слове matrix[355], а именно — о его переносном значении: «корень, из которого вырастают ветви». Кто б еще помнил ее имя, не будь сына? Но даже если не принимать его во внимание, — какое богатство от нее исходило. «Pourvu que cela dure»[356] — вот ее слова, ставшие знаменитыми. Судьбоносное изречение, справедливое в отношении любой величины. Она знала какой-то другой вид длительности, чем та, которую дают короны.
На таких женщин и матерей можно положиться, когда обрушивается дом, — более того, именно тогда. Нужда не стирает ее черт; она делает их еще больше достойными уважения. Она пережила крайнюю бедность после бегства из Аяччо в Марсель, много печалей на Эльбе, позднее в Риме. Но был там и вечерний блеск. Вероятно, после смерти сыновей у таких матерей бывает чувство, что им приснилась молния Юпитера или искрящийся метеор.
Как у каждого народа есть собственный герой, так он имеет и собственный образ матери. В образе matrona возвращается Юнона; ее находишь в самой маленькой хижине, у самого скромного очага. Перед ней вынуждена остановиться и самая язвительная критика, даже критика Барраса[357].
