Вернер Мазер - Адольф Гитлер. Легенда. Миф. Действительность
Мировоззрение Гитлера и его характер не допускали беспристрастного взгляда на историю или хотя бы в какой-то степени непредвзятой оценки роли различных социальных классов, профессиональных слоев и конфессий. Насколько вольно он по собственному усмотрению трактовал устоявшиеся исторические факты и включал их в свои концепции, настолько же произвольно он давал оценки людям, которые во многих случаях абсолютно не узнавали себя из его описаний. Даже тогда, когда в этом не было никакой необходимости, он яростно полемизировал с «верхними десятью тысячами», с королями и князьями, поносил последними словами членов кайзеровской фамилии, называя их «гогенцоллернским отродьем», саркастически издевался над профессорами и особенно учителями школ,[166] ненавидел юристов, с подозрением относился к финансистам, считая их жуликами, и презирал духовенство любой конфессии. Даже буржуазию, которая усиленно поддерживала его партийную политику и составляла большинство в НСДАП, он презирал так же, как и «массы», к которым непрестанно апеллировал с 1919 по 1933 г. Исключение он порой делал только для жителей ганзейских городов, чью речь он охотно и превосходно копировал. Если Карл Маркс в «Манифесте Коммунистической партии» признавал, что буржуазия «сыграла в истории очень важную революционную роль», то Гитлер не готов был признать за буржуазией исторические заслуги. «Ни один слой населения, — заявил он в 1942 г., — не проявил себя в политических делах глупее, чем так называемая буржуазия». Он с раздражением и сарказмом говорил, что буржуазия не понимает антисемитизма в той форме, в которой он его практиковал, и втайне не принимает его.
Оценивать знание Гитлером истории по меркам школьного экзамена было бы неправильным и исходило бы из предпосылок, не имевших ничего общего с его личностью, если бы Гитлер не отводил истории определенного места в рамках своего мировоззрения. Он постоянно подчеркивал, что правильно понял историю, и оценивал свою политику как лучший и самый последовательный способ претворения в жизнь этого понимания. «Если бы люди учили историю, — сказал он 27 января 1942 г., излагая свои теории, — жизнь была бы совсем другой». Замечание Перси Шрамма о том, что существовало «множество политиков, которые не знали из истории даже ошибочных фактов», а следовательно, нельзя оценивать исторические знания Гитлера «по меркам школьного экзамена», не учитывает того факта, что политика Гитлера вряд ли была прагматичной, а его занятия историей вряд ли можно назвать способом проведения досуга. Гитлер, который считал себя мыслителем, видел в своих занятиях историей исключительно основу для своих политических воззрений и действий, которые он рассматривал как «историческую» политику. Нельзя утверждать, как это делает Шрамм, что он собирал воедино разрозненные исторические подробности. В созданном им историческом образе он особо выделял те детали, которые считал существенными. Его понимание истории, которое он считал объективным отражением реальности, несло на себе сильно искаженные и произвольно акцентированные черты, которые не имели ничего общего с признанными результатами исследований. Поскольку окружавшие его генералы, фронтовые офицеры, художники и гости, Мартин Борман, Альберт Шпеер, Тео Морель и Генрих Хоффман, адъютанты и другие сотрудники из его окружения очень мало или почти ничего не смыслили в истории, то никому из них во время многочисленных высказываний Гитлера по историческим проблемам не бросались в глаза различные несоответствия. Они слышали нечто новое для себя, чувствовали уверенность Гитлера и полагали, что им удалось хоть одним глазком заглянуть за таинственную завесу истории. Однако и историкам порой было неловко поправлять Гитлера в деталях или противоречить ему. Так, например, Гитлер утверждал, что римские камни в областях восточнее Эльбы были «не культовыми сооружениями, а сборными пунктами» на случай необходимости. Хотя этот тезис спорен, авторитет Гитлера в конечном итоге мог одержать верх над любым участником дискуссии. Совершенно иначе, чем большинство историков, он излагал вопросы избирательного права в средние века, которые представляли собой, по его мнению, нечто вроде республики германского образца. При этом он приводил весьма спорные доводы. Наследственную монархию он считал источником дегенерации, которая порой приводила к тому, что во главе государств оказывались идиоты или дети. Что могло бы случиться, спрашивал он, например, в конце марта 1942 г., если бы 21-летний «совершенно тупой и безнадежно избалованный» румынский король Михай, воспитанный женщинами по заказу короля Кароля II, остался без маршала Антонеску, и что могло бы случиться с югославским наследником престола Петром, который, придя в результате государственного переворота 27 марта 1941 г. к власти, «спрятался в подвал и расплакался». «Шансы не допустить к руководству государством полного идиота, — заявлял он, — намного ниже в процессе выборов, чем в условиях наследственной монархии, что лучше всего доказывает история германских кайзеров. Если при монархии из десяти регентов было по меньшей мере восемь дураков, то при выборах ни разу не было ни одной фигуры, которая отвечала бы этой характеристике». Поражение Наполеона Гитлер не связывает с его походом в Россию, а считает, вопреки мнению официальной науки, неизбежным следствием типично корсиканских семейных взаимоотношений и «безвкусицы», с которой он провозгласил себя императором, чем «уравнял себя с дегенератами». Свойственная Наполеону семейственность, которой Гитлер постоянно избегал, считая это «протекцией для самого себя» и отказом от принципа личных заслуг, была для него, с одной стороны, доказательством невероятной человеческой слабости Наполеона, а с другой — вызовом истории, которая покарает любого, кто не может этого понять. Гитлер берет известные исторические события, истолковывает их на свой манер и подкрепляет свои суждения подробностями из безупречных исторических источников, приводит цитаты из писем правителей, к примеру Петра Великого и Наполеона, а также из публикаций безвестных австрийских псевдоученых, имена которых были абсолютно неизвестны немецким специалистам. Именно поэтому он был в состоянии блистать поразительными «знаниями» по многим вопросам. К тому же на специалистов с академическим образованием постоянно оказывали обескураживающее впечатление самонадеянные и частично абсурдные результаты исследований самоучки, который никогда не трепел возражений. За исключением немногих случаев Гитлера никогда не удавалось переубедить в чем-либо. Его врач Эрвин Гизинг писал за шесть недель до смерти Гитлера: «Гитлер попросту не мог поверить в возможность дефицита белков, несмотря на все научные доказательства. Он не верил, что его постоянный голод мог быть следствием этого, и вместо этого ежедневно дважды съедал за чаем по три-четыре пирожных, чтобы насытиться. Все его мнения и высказывания, даже по второстепенным вопросам, преподносились с таким уверенным и важным видом, что чаще всего напрасно было даже пытаться опровергнуть его самые грубые заблуждения. При всем этом у него было хорошее чутье на новые, не известные ему ранее сведения из области медицины».
