Конец российской монархии - Бубнов Александр Дмитриевич

Бурлила также и Финляндия, в которой привычный уклад жизни был резко нарушен административною властью в годы, предшествовавшие русско-японской войне.

Со всеми этими волнениями и беспорядками правительство боролось назначением временных генерал-губернаторов, расширением прав губернаторов и градоначальников, объявлением местностей на военном положении, посылкой карательных экспедиций и введением крайне сурового положения о военно-полевых судах.

Граф Витте, отговариваясь своею неподготовленностью и незнанием дел департамента полиции, поставил во главе министерства внутренних дел известного П. Н. Дурново^[101], который и принял на себя весь одиум работы по борьбе с беспорядками. Обстановка была такова, что применение крутых мер, в связи с неопределенностью октябрьского манифеста, недоверием к обещаниям власти вообще, вызывали многочисленные нарекания и давали обильную пищу для упреков правительства в неискренности и агитации против него.

РЕВОЛЮЦИОННЫЕ НАСТРОЕНИЯ В АРМИИ И НА ФЛОТЕ. ГРАЖДАНИН ШМИДТ — «КОМАНДУЮЩИЙ ЧЕРНОМОРСКИМ ФЛОТОМ»

В связи с применением репрессивных мер увеличились вновь наряды войск в помощь полиции и местным властям для восстановления порядка, войска выбивались из сил.

Поддержание внутренней дисциплины становилось при таких условиях все труднее, и начиная с конца 1905 г. довольно серьезные волнения обошли почти все крупные войсковые гарнизоны России.

Революционными настроениями были объяты и маньчжурские армии, в которых недовольство обнаруживалось с особою силою с началом обратной отправки войск в Европейскую Россию, каковая вследствие недостатка железнодорожной связи происходила не с желательной быстротой. К тому же время от времени эта перевозка нарушалась забастовками.

Вспоминается один мелкий, но очень характерный случай, относящийся к февралю 1906 г. Я ехал с женою из Петербурга на несколько дней на юг, чтобы повидать своего племянника — мичмана флота. Он только что вернулся из японского плена, попав туда в результате потопления под Цусимой его корабля, принадлежавшего к трагической эскадре адмирала Рожественского.

На станции Барановичи, той самой, вблизи которой через восемь с половиной лет в течение первого года мировой войны был расположен центральный орган русской действующей армии — ее Ставка, я увидел довольно большую толпу людей рабочего типа, окруживших офицера и недружелюбно на него наседавших.

Офицер, увидев меня, обратился ко мне с просьбой о защите.

— Господин полковник… помилуйте… — взволнованным голосом говорил он, непрерывно перебиваемый репликами из толпы. — Я вот по долгу службы сделал замечание… за неотдачу чести вот этому солдату-железнодорожнику, — указал он на подошедшего вместе с ним рядового железнодорожных войск. — А они на меня набросились, называя душегубом за то, что будто я к нему придираюсь!.. Скажите им, что это была моя обязанность… и что все это дело их не касается…

Я не припомню, какими словами мне удалось убедить собравшихся в правильности поведения офицера и уговорить их разойтись, но факт этот ясно говорил о подрыве офицерского авторитета и вообще о тех нездоровых настроениях, кои сложились у населения по отношению к командному составу армии.

И действительно, офицер, делавший замечание солдату, всегда рисковал враждебным к себе отношением прохожих. Во всех случаях в глазах народа офицер — угнетатель, солдат — угнетенный. Это он, по сложившемуся в народе убеждению, «заставлял» солдата — крестьянина или рабочего — стрелять по своим же…

Выше уже было мной отмечено, что в смысле склонности к волнениям флот шел всегда впереди сухопутной армии. Недаром Троцкий^[102] назвал позднее матросов «красой и гордостью русской революции»!

В конце 1905 г. флот дал новую весьма резкую вспышку в Севастополе. Матросы Черноморского флота не переставали волноваться. Они стали почти открыто ходить на митинги, стремились соблазнять к тому же соседних с их казармами пехотных солдат, устраивали демонстративные шествия по городу и всячески пытались вызвать беспорядки.

Попытки командного состава подействовать на них умиротворяюще не удавались, и многие офицеры платились жизнью или насилием над ними за желание внести успокоение. Гроза неизменно приближалась.

14 ноября 1905 г. на крейсере «Очаков» среди революционно возбужденной команды появился вдруг отставной лейтенант Шмидт^[103], проживавший в Севастополе, который и принял на себя роль высшего руководителя матросским восстанием.

Оповестив сигналом стоявшую на рейде эскадру о своем «вступлении в командование флотом», лейтенант Шмидт обошел на мятежном «Очакове» всю эскадру кругом, приглашая ее присоединиться к восстанию^[104]. Со многих судов революционизированные команды отвечали ему сочувствием. Не довольствуясь этим успехом, «командующий флотом гражданин Шмидт» — так именовал он себя — отправил телеграмму на имя государя, требуя немедленного созыва Учредительного собрания и смены министров.

Однако временная потеря сознания долга прошла на судах на сей раз довольно быстро под влиянием уговоров офицеров и более уравновешенной части судовых команд.

При вторичной попытке «Очакова» к объезду эскадры по нему был открыт огонь с судов и из орудий крепостной артиллерии. «Очаков» отвечал своими орудиями, но вскоре принужден был к молчанию. На корабле начался пожар, а через некоторое время над ним взвился и белый флаг сдачи. Главный виновник события лейтенант Шмидт пытался бежать, переодевшись в матросское платье, но был задержан, затем судим и расстрелян.

Мятеж, оставшись без руководителя, весьма скоро был потушен…

ПОЛОЖЕНИЕ В СТОЛИЦАХ

В Петербурге власть реагировала на беспорядки тем, что 26 ноября в помещении исполнительного комитета Совета рабочих депутатов был наконец арестован председатель этого Совета некто Хрусталев-Носарь^[105]. Это был еще молодой человек, если не ошибаюсь, помощник присяжного поверенного социал-демократических настроений, приобретший в то время большую популярность в столичной революционной среде. Арест председателя имел то значение, что им дискредитировался авторитет всего Совета; вместе с тем вносилось известное расстройство в его организационную деятельность, широко разросшуюся, и фактически свидетельствовалось о наличии у правительства еще достаточной силы и энергии.

В ответ на этот арест исполнительный комитет Совета выпустил особый финансовый манифест, коим населению предлагались меры, долженствовавшие, по мнению Совета, довести государство до финансового банкротства.

Манифест этот не получил, однако, ни широкого распространения, ни осуществления; деятельность же самого Совета рабочих депутатов после задержания его председателя значительно сократилась и закончилась произведенными в начале декабря арестами, а затем преданием суду всех членов того же Совета.

Не так дело обстояло в Москве. Там, подобно Петербургу, образовался свой Совет рабочих депутатов, который вместе с союзами Железнодорожным и Телеграфным взял на себя инициативу проведения политической забастовки в Первопрестольной. Работой этих организаций нормальный ход жизни в Москве стал нарушаться все более и более.

Городская атмосфера в этот период времени была накалена в той мере, что, например, известный русский талант — артист Ф. И. Шаляпин на парадном концерте, происходившем в Императорском театре, по требованию верхов театра спел известную народную песню «Дубинушка», в которой некоторые строфы, по мнению придирчивой цензуры того времени, имели революционный характер.

Значительная часть публики шумно аплодировала певцу и в хоровых местах песни подпевала ему, что придало всей сцене характер явной демонстрации и вызвало впоследствии большое раздражение в придворных кругах.

К началу декабря частичные забастовки в Москве стали принимать более общий и активный характер, вылившийся затем в форму весьма серьезного вооруженного восстания.