Нина Демурова - Льюис Кэрролл
В этот день друзьям повезло: они стали свидетелями церемонии, происходящей лишь раз в году, — пышного шествия с дароносицами.[83] Впереди ехал отряд кавалерии (здесь Чарлз ставит в дневнике восклицательный знак, означающий в данном случае не столько восхищение, сколько удивление), затем длинными рядами шли мальчики в белых с алым одеждах, за ними девочки в белых платьях и длинных белых вуалях, потом толпа поющих мужчин, священников и прочих в роскошных одеждах, с хоругвями в руках, которые становились всё больше. Несли огромную статую Девы Марии с Младенцем в руках, снова хоругви и огромный балдахин, под которым выступали священники с дароносицами, при виде которых многие становились на колени. «Я никогда не видел такого великолепного шествия, — пишет он, — всё было очень красиво, но ужасно театрально и искусственно». Эти слова характерны для Кэрролла.
Пятнадцатого июля путешественники отбыли в Кёльн, где Чарлз пережил глубокое потрясение — он увидел Кёльнский собор. Сам он в дневнике так говорит об этом: «Мы провели около часа в соборе, который я даже не пытаюсь описать, — скажу лишь, что ничего подобного по красоте я в жизни своей не видел и не могу вообразить. Если бы можно было представить себе дух молитвы в некой материальной форме, это и оказался бы этот собор». Лиддон в своем дневнике не без удивления записал: «Доджсон был потрясен красотой Кёльнского собора. Я нашел его на клиросе: он стоял, облокотясь о поручень, и плакал, как дитя. Завидев служку, пришедшего, чтобы показать нам молельни за клиросом, он поспешил удалиться, говоря, что не может слышать его грубый голос в присутствии такой красоты».
Этот знаменательный день был завершен обедом с бутылкой рюдешсхаймского вина, полностью оправдавшего рекомендацию коротышки-официанта, и вечерней прогулкой, во время которой друзья перебрались на другую сторону реки, откуда открывался великолепный вид на город.
Следующий день прошел в осмотре города. Они посетили собор Святого Петра. Лиддон, большой любитель и знаток искусства, обратил внимание Доджсона на ранее закрытое полотно Рубенса в алтаре, изображающее распятие святого Петра, и на сохранившийся неподалеку дом с табличкой, сообщающей, что в нем родился Рубенс.
Днем приятели расстались: Лиддон отправился в гостиницу к табльдоту,[84] а Кэрролл — к церкви Святых Апостолов, где проходила свадьба. «Народу собралось множество, — записывает он в дневнике. — Было много детей, которые бегали по церкви свободно, но тихо, совсем не так, как английские дети». Он внимательно следит за обрядом, который во многом отличается от англиканского, и заносит свои наблюдения в дневник; неменьшее внимание он уделяет описанию молящихся: «Осматривая церкви, я был поражен, увидев, сколько людей молятся в них сами по себе… Удивительно, сколько там было детей, пришедших помолиться; некоторые держали в руках книги, но не все, многие, как мне кажется, поглядывали на нас, пока мы осматривали церковь: впрочем, они скоро вернулись к своим молитвам, а потом один за другим встали и ушли: очевидно, они приходят и уходят, когда хотят. Среди молящихся я не заметил ни юношей, ни мужчин (хотя на воскресной службе в Брюсселе их было немало)».
Вечером путешественники отправились в Берлин. Им предстоял долгий ночной переезд. Судя по всему, это была первая поездка Чарлза в спальном вагоне; во всяком случае, он подробно описал ее: «Сиденья в вагоне выдвигаются навстречу друг другу, образуя довольно удобное ложе, а если нам хотелось, чтобы было темно, лампу можно было задернуть зеленой шелковой шторкой. Мы провели ночь вполне удобно, хотя Лиддон не спал». В Берлин они прибыли в восемь часов утра.
Первые же минуты пребывания в Берлине заставили Кэрролла насторожиться, о чем свидетельствует его дневниковая запись: «В Берлине, когда нам понадобился кеб (называемый здесь дрожками), который отвез бы нас в Hotel de Russie, нам выдали талон с номером, что вынудило нас взять тот кеб, на котором стоял этот номер, — в Англии такой порядок долго не продержался бы».
Этот эпизод, пустячный сам по себе, тем не менее ясно продемонстрировал нашим англичанам, что порядку (пресловутому Ordnung’y) и дисциплине в Германии отдают решительное предпочтение перед свободой личного выбора. В прусской столице они задержались на пять дней. Причиной тому было желание осмотреть город и сокровища искусства, собранные в городских музеях, о которых Чарлз был наслышан еще в Англии.
Друзья спешили посетить художественные галереи, но вскоре поняли, что их осмотру надо посвятить не один день. Вечером они присутствовали на богослужении в евангелистском соборе Святого Петра, отметив, что пространная проповедь не читалась с листа, а столь же пространная молитва также была произнесена в свободной форме.
В дневнике за этот первый проведенный в Берлине день находим и небольшие замечания по поводу обеда за табльдотом: «Не забыть, что potage a la Flamand означает бульон из баранины, что утку едят с вишнями и что не следует просить, чтобы во время обеда тебе поменяли прибор».
Осмотр достопримечательностей занимает все последующие дни. Чарлз восхищается великолепным видом на знаменитую улицу, носящую поэтическое имя «Под липами» (Unter den Linden), открывшимся с крыши омнибуса, и превосходной конной статуей Фридриха Великого работы известного немецкого скульптора Христиана Даниэля Рауха.
Путешественники посещают Королевский дворец (Schloss) с анфиладой великолепных покоев, часовней и величественной «лестницей без ступеней», полого, «словно мощеная улица», шедшей вверх. Чарлзу она напомнила улицы в Уитби (графство Йоркшир), с которым были связаны счастливые дни студенческих лет. Описание королевских покоев и часовни Доджсон сопровождает словами: «Куда ни бросишь взгляд, всё, что только можно позолотить, позолочено». В заключение он пишет: «Осмотрев покои и расплатившись с нашим гидом, мы остались одни; никто не обращал на нас никакого внимания, предоставив нам самим выбираться на улицу по задней винтовой лестнице, где рабочие с ведрами занимались ремонтом, из чего проистекает глубокая мораль, которую можно было бы выразить словами: “Такова судьба царей…”».
Чарлз, всегда особенно интересовавшийся живописью, устремился в картинную галерею, устроенную по замыслу хорошо известного в Англии немецкого искусствоведа Густава Фридриха Ваагена, который с 1844 года возглавлял в Берлинском университете кафедру истории искусств (этой чести он был удостоен первым в Германии). В Англии Вааген пользовался известностью благодаря своему трехтомному труду «Сокровища искусства Великобритании», который вышел в 1854 году вместе с дополнительным томом, описывающим британские картинные галереи и хранилища. Впрочем, подробнейший каталог Ваагена, которым пользовался Чарлз во время осмотра экспозиции, разочаровал его настолько, что он усомнился в репутации автора как «великого критика»: «В его каталоге, однако, практически нет никакой критики, он просто перечисляет, что следует видеть в каждой из картин».
