Наталия Будур - Гамсун. Мистерия жизни
Альфред Энгстрём и Эрик Аксель Карлсфельдт [141] долго и упорно боролись за присуждение Гамсуну Нобелевской премии. В 1919 году она была отдана Карлу Сплиттеру (1845 – 1924), швейцарскому писателю, пишущему на немецком языке.
Наконец в ноябре 1920 года в дом Гамсуна пришла телеграмма шведского консула в Кристиании:
...«По поручению секретаря Шведской академии, имею честь сообщить, что Вы стали лауреатом Нобелевской премии в области литературы за 1920 год. Примите мои искренние поздравления в связи с заслуженной наградой».
Мария, прочитавшая эту телеграмму завтракающему мужу, была счастлива и ждала, что и Гамсун обрадуется не меньше нее.
Вот как она описывает этот момент в своих воспоминаниях:
«Он даже не поднял головы и спокойно сказал:
– Для нас это ничего не меняет.
Быть может, внезапно он вспомнил, как тяжело ему все досталось, детство, призрак на кладбище в Хамарёе, а может быть, он вспомнил Тумтегатен, редко когда имевшиеся у него пять крон и "Голод”?
Я сказала:
– Но ведь это большая честь, Кнут!
Вот тогда он посмотрел на меня, взгляд его был тяжел, и спросил коротко и язвительно:
– Тебе что, сейчас моей славы не хватает?
Ему оказана честь? Да, но она оказана старику. На что она ему сейчас? Скорее, она похожа на издевку!»
Конечно, Гамсун обрадовался, но уж очень горька была для него награда: он считал, что получил ее слишком поздно. Он даже решил отказаться от участия в официальной церемонии вручения премии. Журналисты, шумиха вокруг церемонии, сама церемония, поездка, банкет – он уже не хотел никакой светской жизни, он уже пришел к выводу, что хочет жить в своем доме в кругу семьи и возделывать землю.
Но после переговоров с Энгстрёмом и Карлсфельдтом Гамсун все-таки дает согласие на участие в церемонии и садится писать благодарственную речь. От нобелевской лекции он решил отказаться, несмотря на уговоры.
Попутно приходится улаживать множество дел – отвечать на поздравительные письма и телеграммы, покупать подобающие случаю наряды, разрешать хозяйственные проблемы. На письма и телеграммы отвечала Мария, фрак Гамсуну решили заказать в Стокгольме, а вот платье Марии сшили в Кристиании.
Когда жена вернулась домой с красивым декольтированным платьем, заботливый муж немедленно выразил беспокойство о ее здоровье – ведь Мария в платье с глубоким вырезом может простудиться. Гамсун вспомнил портновский опыт молодости, взял в руки ножницы, нитку и иголку и заделал вырез.
* * *В столицу Швеции чета Гамсунов прибыла ранее назначенного дня церемонии. В дороге они изрядно намучились – как раз в эти дни началась стачка железнодорожных рабочих Норвегии.
В Стокгольме их встретил Альберт Энгстрём и поселил в роскошном номере в «Гранд Отель Ройял». Чтобы уберечь друга от назойливого внимания журналистов, он с женой поселился в соседнем номере.
Надо сказать, что Энгстрём и Гамсун были очень хорошими и близкими друзьями с одинаковым чувством юмора, не всегда понятным окружающим. Так, Энгстрём в молодости спал в кровати, рядом с которой всегда стоял скелет – для напоминания о бренности жизни. Такой эпатаж был очень по душе Гамсуну, однако ему совсем не понравились приветственные слова друга, с которым они не виделись с 1899 года: «Боже, до чего же ты постарел!»
Вручение премий происходило 10 декабря. Представитель Шведской академии Харальд Йерне в свое речи сказал: «Те, кто ищет в литературе... правдивое изображение реальности, найдет в „Соках земли“ рассказ о той жизни, какой живет любой нормальный человек, где бы он ни находился, где бы он ни трудился». Йерне также сравнил роман Гамсуна с дидактическими поэмами Гесиода.
На банкете дамой Гамсуна за столом была Сельма Лагерлёф [142] , почитателем творчества которой он никогда не был. Тем не менее Гамсун не мог не оценить остроумную и живую манеру разговора Лагерлёф, и расстались они после банкета вполне довольные друг другом. До конца жизни эти два лауреата Нобелевской премии обменивались поздравительными открытками по случаю праздников и прочих важных событий с заверениями в искреннем уважении.
Марии повезло меньше: ее кавалером по столу был датский физиолог Август Крог, который, вместо того чтобы, в соответствии с правилами этикета, занимать разговорами свою соседку, нервно просматривал нобелевскую речь, которую ему предстояло произнести, ибо в тот же год, что и Гамсун, он получил премию в области физиологии и медицины «за открытие механизма регуляции просвета капилляров».
Гамсун же почти не волновался и произнес короткую речь со свойственной ему самоиронией:
...«Дамы и господа!
Даже не представляю, как отблагодарить за оказанную мне честь! Вы вознесли меня до небес, я парю над землей, а вместе со мной парите и все вы. Не очень-то приятно быть сейчас на моем месте: сегодня вечером я купаюсь в лучах славы, но именно оказанные мне почести сильно подкосили меня.
Когда-то давным-давно – еще в дни моей молодости, я испытывал подобное головокружение, и оно пошло мне на пользу, а потому я твердо знаю, что все, что ни случается в жизни, – к лучшему.
...Но мне не стоит забываться и пытаться учить столь уважаемое мной собрание, особенно сейчас, когда Наука уже сказала свое слово. От имени своей страны хочу поблагодарить Академию и Швецию за оказанную мне честь, что же касается меня лично, то я склоняю голову под тяжестью этой награды. И горжусь, что Академия сочла, что моя шея выдержит такой вес.
Я пишу свои книги по собственному разумению, но я учусь у всех, в том числе и у современной шведской поэзии. И если я хоть чего-нибудь достиг в литературе, то мне хотелось бы упрочить свое положение в этой моей речи. Но я ничего не смогу сказать, кроме пустых слов и цветистых фраз, ведь я уже немолод и у меня нет на это сил.
Чего бы мне действительно хотелось в это мгновение, в этом озаренном свечами зале, это одарить каждого члена нашего высокочтимого собрания цветами, подарками и стихами, я бы хотел вновь стать молодым и оказаться на гребне волны. Это мое действительное желание – именно благодаря этому событию наверняка последнее такое желание в моей жизни.
Но я не могу сделать этого, чтобы не превратиться во всеобщее посмешище. Действительно, сегодня в Стокгольме я купаюсь в лучах славы и почета, но у меня нет главного, самого основного – молодости. Среди нас нет никого настолько старого, чтобы не помнить своей молодости. И нам, старикам, надо отступить в сторону, освободить дорогу – и сделать это с честью.
