Александр Кацура - Дуэль в истории России
Париж, 7 апреля 1863 года.
«…«Казаков» я читал и пришел от них в восторг (и Боткин тоже). Одно лицо Оленина портит общее великолепное впечатление. Для контраста цивилизации с первобытною, нетронутою природой не было никакой нужды снова выводить это возящееся с самим собою скучное и болезненное существо. Как это Толстой не сбросит с себя этот кошмар».
Петербург, 25 января 1864 года.
«Прочел я после вашего отъезда «Поликушку» Толстого и удивился силе этого крупного таланта. Только материалу уж больно много потрачено, да и сынишку он напрасно утопил. Уж очень страшно выходит. Но есть страницы поистине удивительные!
Даже до холода в спинной кости пробирает, а ведь у нас она уже и толстая и грубая.
Мастер, мастер!»
Лев Толстой.
Баден-Баден,25 марта 1866 года.
«В нынешнем году я получаю журналы и вновь слежу за российской литературой: отрадного мало. Самое приятное явление — возобновление «Вестника Европы» Костомарова. Первая часть «Преступления и наказания» Достоевского замечательна; вторая часть опять отдает прелым самоковырянием. Вторая часть 1805 года! тоже слаба: как это все мелко и хитро, и неужели не надоели Толстому эти вечные рассуждения о том — трус, мол, я или нет? — Вся эта патология сражения? Где тут черты эпохи? где краски исторические? Фигура Денисова бойко начерчена; но она была бы хороша, как узор на фоне, а фона-то и нет.
— Однако, basta! Что это я вдаюсь сегодня в критиканство?»
Баден-Баден, 27 июня 1866 года.
«Роман Толстого плох не потому, что он также заразился «рассудительством»: этой беды ему бояться нечего; он плох потому, что автор ничего не изучил, ничего не знает и под именем Кутузова и Багратиона выводит нам каких-то рабски списанных современных генеральчиков».
А вот отрывки из писем Тургенева П. В. Анненкову:
Баден-Баден, 23 сентября 1867 года.
«Если не слишком дорого, вышлите мне «Тысяча восемьсот пятый год» Л. Толстого». [32]
Баден-Баден,2 января 1868 года.
«Скажите мне ваше мнение о «Войне и Мире» Толстого; высылать же четвертого тома не стоит; прочту на месте, — а мнением вашим интересуюсь».
Баден-Баден,
14 февраля 1868 года.
«…я прочел и роман Толстого и вашу статью о нем. Скажу вам без комплиментов, что вы давно ничего умнее и дельнее не писали… Сам роман возбудил во мне весьма живой интерес: есть целые десятки страниц сплошь удивительных, первоклассных, — все бытовое, описательное (охота, катанье ночью и т. д.); но историческая прибавка, от которой собственно читатели в восторге, кукольная комедия и шарлатанство. Как Ворошилов в «Дыме» бросает пыль в глаза тем, что цитирует последние слова науки (не зная ни первых, ни вторых, чего, например, добросовестные немцы и предполагать не могут), так и Толстой поражает читателя носком сапога Александра, смехом Сперанского, заставляя думать, что он все об этом знает, коли даже до этих мелочей дошел, — а он и знает только что эти мелочи. Фокус, и больше ничего, — но публика на него и попалась. И насчет так называемой «психологии» Толстого можно многое сказать: настоящего развития нет ни в одном характере… а есть старая замашка передавать колебания, вибрации одного и того же чувства, положения, то, что он беспощадно вкладывает в уста и в сознание каждого из своих героев: люблю, мол, я, а в сущности, ненавижу и т. д. Уж как приелись и надоели эти quasi-тонкие рефлексии и размышления и наблюдения за собственными чувствами! Другой психологии Толстой словно не знает, или с намерением ее игнорирует. И как мучительны эти преднамеренные, упорные повторения одного и того же штриха — усики на верхней губе княжны Болконской и т. д. Со всем тем, есть в этом романе вещи, которых, кроме Толстого, никому в целой Европе не написать, и которые возбудили во мне озноб и жар восторга».
Император Александр II.
Баден-Баден, 13 апреля 1868 года.
«Доставили мне 4-й том Толстого… много там прекрасного, но и уродства не оберешься! Беда, коли автодидакт, да еще во вкусе Толстого, возьмется философствовать: непременно оседлает какую-нибудь палочку, придумает какую-нибудь одну систему, которая, по-видимому, все разрешает очень просто, как, например, исторический фатализм, да и пошел писать! Там, где он касается земли, он, как Антей, снова получает все свои силы: смерть старого князя, Алпатыч, бунт в деревне, все это — удивительно. Наташа, однако, выходит что-то слабо и сбивается на столь любимый Толстым тип (excusez du mot) зас…х».
В письме к Я. П. Полонскому из Бадена от 6-го марта 1868 года Тургенев добавлял:
«… Роман Толстого — вещь удивительная: но самое слабое в нем — именно то, чему восторгается публика: историческая сторона и психология. История его — фокус, битье тонкими мелочами по глазам; психология — капризно-однообразная возня в одних и тех же ощущениях. Все бытовое, описательное, военное — это первый сорт, и подобного Толстому мастера у нас не имеется».
Вернемся к письмам, адресованным Фету:
Баден-Баден, 12 апреля 1868 года.
«Я только что кончил 4-й том «Войны и Мира». Есть вещи невыносимые, и есть вещи удивительные… и удивительные эти вещи, которые в сущности преобладают, так великолепно хороши, что ничего лучшего у нас никогда не было написано никем… 3-й том почти весь chef d'oeuvre».
Яков Полонский.
Карлсруэ, 13 января 1869 года.
«Только что можно читать, что Л. Толстого, когда он не философствует…»
Баден-Баден, 30 октября 1869 года.
«…мысленно рисую вас то с ружьем в руке, то просто беседующего о том, что Шекспир был глупец, и что, говоря словами Л. Н. Толстого, только та деятельность приносит плоды, которая бессознательна. Как это, подумаешь, северные американцы во сне, без всякого сознания, провели железную дорогу от Нью-Йорка до С. Франциско? Или это не плодЪ?
Баден-Баден,
21 декабря 1869 года.
«Из вашего последнего письма, я, грешный человек, прямо говоря, понял мало. Чую в нем веяние того духа, которым наполнена половина «Войны и Мира» Толстого, — и потому уже не суюсь. На вас не действуют жестокие слова: «Европа, пистолет, цивилизация»; зато действуют другие: «Русь, гашник [33], ерунда»: у всякого свой вкус. Душевно радуюсь преуспеянию вашего крестьянского быта, о котором вы повествуете, и ни на волос не верю ни в общину, ни в пар[34] который, по-вашему, так необходим. Знаю только, что все эти хваленые особенности нашей жизни нисколько не свойственны исключительно нам, и что все это можно до последней йоты найти в настоящем или прошедшем той Европы, от которой вы так судорожно отпираетесь. Община существует у арабов (отчего они и мерли с голоду, а кабилы, у которых ее нет, не мерли). Пар, круговая порука — все это было и есть в Англии, в Германии большей частью было, потому что отменено. Нового ничего нет под луною, поверьте, даже в Степановке, даже ваши три философских этажа не новы. Предоставьте Толстому открывать, как говаривал Вас. П. Боткин, — Средиземное море…. В половине апреля пущусь в Русь православную. И тогда-то будет род лад соловьиного пения стоять и гул и стон спора на берегах и в окрестности суши…»
