Элизабет Хереш - Александра
После многообещающей весны 1916 г. удар следует за ударом. Наступление в начале лета срывается. Деморализация на фронте снова отражается на настроениях в столице. Осенью приходит весть о катастрофе на румынском фронте. Зимой Румыния, сражавшаяся на стороне России, окончательно потеряна.
Более того, в столице вновь ощущается недостаток продовольствия. Распутин опять фигурирует в заголовках газет. Царь вынужден произвести несколько перестановок. Выбор Штюрмера в качестве председателя Совета министров, затем министра внутренних дел и, наконец, министра иностранных дел — взамен заслуженного Сазонова — вызывает неудовольствие, которое еще усиливается в связи с его немецким именем, тем более после того, как под давлением общественного мнения незадолго до этого были уволены все депутаты с немецкими фамилиями.
Министерская карусель раскручивается все быстрее. Александра все чаще продвигает своих кандидатов. Царя они устраивают, потому что поддерживают его позицию продолжения войны и обещают энергичные действия против беспорядков. Одновременно через нового председателя Совета министров Трепова, сменившего Штюрмера, теперь министра иностранных дел, Николай пытается найти подход к Думе: Трепов ищет согласия между парламентом и правительством.
Это вызывает еще более резкие протесты со стороны царицы: «Он работает вместе с [председателем парламента] Родзянко — так ведь он изменник!» — пытается внушить она царю. По ее мнению, в усилении парламента кроется величайшая опасность — ослабление власти царского правительства. Александра даже предлагает назначать на политические посты генералов. Против этого энергично протестует царь: «Пусть только какой-нибудь генерал посмеет вмешаться в политику!»
Все же, несмотря на различие взглядов, царь доверяет информации, поступающей от царицы, — он занят своими военными делами и теряет ориентировку в столичных политических событиях. Роковой совет Александры, которому он следует, касается нового реакционного министра внутренних дел.
«С Протопопова начался закат России», — комментирует позднее комендант дворца. Протесты против нового назначения раздаются со всех сторон: говорят о недостаточной компетентности и протекции Распутина. Решение царя обусловлено тем, что Протопопов происходил из рядов Думы и поэтому можно было надеяться, что она не встретит его сразу же в штыки, как других министров; для Александры, выступившей в его поддержку, важнее другой аргумент: «…потому что Гр[игорий] Тебя настоятельно просит назначить его; он любит Нашего Друга уже четыре года!» Николаю неизвестно, что Протопопова в столице считают больным и невменяемым.
Перед лицом протестов в парламенте против собственного же депутата, ставшего теперь министром внутренних дел, и в ожидании, что на предстоящих дебатах в результате обсуждения Распутина и его роли при дворе сильно пострадает престиж царя, председатель Думы Родзянко решает обратиться к царю. Вопреки мнению Александры, которая в каждом представителе парламента видит врага короны, это один из лояльнейших чиновников того времени. И разве царь однажды не оказал ему большое доверие? Тогда, собравшись с духом, и перекрестившись перед иконой Казанской Божьей матери, Родзянко спросил у него: «Можно ли говорить откровенно?» — «Говорите», — отведя взгляд, пробормотал Николай, ибо знал, о чем пойдет речь: о Распутине. Однако в итоге поручил ему лично составить отчет о деятельности «старца». В разгаре работы у Родзянко появился посланник синода и потребовал документы — якобы они затребованы из высочайших инстанций… Это царица узнала от Распутина о расследовании и попыталась прервать его путем изъятия материалов. Но на Родзянко это не производит впечатления: даже императрица, твердо возражает председатель, как и он сам, является подданной царя и должна подчиняться его распоряжениям. Поручение исполнено, однако аудиенции для доклада получить невозможно. Один раз доклад отправили в письменном виде в Ливадию, где царь как раз пребывал, — это было еще до начала войны. Николай читал его в присутствии министра иностранных дел, а тот затем рассказал о реакции царя гостившему в тот момент брату Александры Эрнсту Людвигу. Гессенец сокрушенно покачал головой и заметил: «Царь святой с ангельским терпением, но он не знает, как обходятся с ней [Александрой]…»
Все это, возможно, вновь вспомнилось царю, когда Родзянко шагнул ему навстречу. Николай знает, что тот может быть откровенным:
«Я сказал ему все. Об интригах министров, которые действуют друг против друга по указке Распутина, о стратегических политических просчетах, о всеобщем злоупотреблении служебным положением, о пренебрежении общественным мнением и том, что конец народному терпению уже виден. Я напомнил ему о связях Распутина с сомнительными личностями, о его распутстве и оргиях, о том, что его близость ко двору и влияние на государственные дела в те кризисные годы весьма раздражали население и честных людей в правительстве. Я убедительно показал, что Распутин был немецким шпионом.
Если бы единственной целью министров действительно было благо нашей страны, то присутствие такого человека, как Распутин, не имело бы никакого значения. Однако проблема состоит в том, что они отчасти зависимы от него и втягивают его в свои интриги.
Я должен сказать Вашему Величеству, что так дальше продолжаться не может. Никто не открывает Вам глаза на то, какую роль играет этот человек. Его присутствие при дворе Вашего Величества подрывает доверие к высочайшей государственной власти и может иметь пагубные последствия для судьбы династии, ибо отвращает сердца людей от императора…»
На следующий день выходит приказ отослать Распутина в родные места, однако по настоянию царицы его вскоре отменяют…
«Роковая политика, за которую ответственна императрица и ее клика, — характеризует ситуацию сторонний наблюдатель французский посол Палеолог, — внушена им — Распутину, Вырубовой, Танееву, Штюрмеру, Андроникову — четырьмя людьми: председателем крайних правых Щегловитовым, митрополитом Питиримом, бывшим руководителем полиции Белецким и банкиром Манусом. В остальном я вижу лишь игру анонимных и рассеянных сил…»
Продовольственный кризис обостряется. Вопрос этот передается в ведение министерства внутренних дел. Ввиду неспособности Протопопова решить проблему, негодование нарастает. Общественность возлагает надежды на предстоящее заседание парламента, намеченное на середину декабря 1916 г. Все с нетерпением ожидают его.
Ожидает его и Александра, крайне встревоженная, как и за год до этого, в 1915-м. Ей приходится считаться с яростными дискуссиями и нападками на правительство, — и на тех, кто стоит за назначениями, — стало быть, на Распутина и на нее саму. По сравнению с прошедшим годом в общественности и парламенте заметно усилились настроения против нее: со стороны врачей и даже раненых солдат уже нет того уважения, как в первые годы, порой ей даже выказывают откровенную враждебность. За спиной ее прозывают «немкой» — как некогда в революционной Франции звали «австриячкой» Марию Антуанетту. Даже «Сандро», лояльнейший родственник и друг царя, попытался однажды обосновать этот, в общем-то, несправедливый намек на «предательски прогерманскую позицию» Александры: по его мнению, то, что приписывали Александре, очевидно: «Если царица действительно большая русская патриотка, за какую себя выдает, почему тогда она терпит присутствие этой пьяной скотины [Распутина], которую все видят в столице в обществе немецких шпионов и им симпатизирующих».
