Наташа Кампуш - Наташа Кампуш. 3096 дней
Особенно мне не могли простить, что я отказалась осудить Похитителя, как того от меня ожидала общественность. От меня не хотели слышать, что нет абсолютного зла и существует не только белое и черное. Разумеется, Похититель украл мою юность, заточил меня в застенке и подвергал издевательствам, но ведь в самые важные годы жизни — между одиннадцатью и девятнадцатью годами — он был единственным близким мне человеком. Вырвавшись на свободу, я не только избавилась от мучителя, но также и потеряла человека, в силу обстоятельств ставшего мне родным. Но и проявление скорби, непостижимой для других, было мне также непозволительно. Как только я начинала рисовать более неоднозначный портрет Похитителя, люди закатывали глаза и опускали взгляд. Их всегда неприятно задевает, если их категории добра и зла подвергаются сомнению, вступая в конфронтацию с аргументом, что персонифицированное зло тоже может иметь человеческое лицо. Темные стороны Похитителя не свалились с неба, никто не рождается на белый свет монстром. Теми, кто мы есть, мы становимся из-за связи с миром и другими людьми. Поэтому мы все, в конечном счете, несем ответственность за то, что происходит в наших семьях, в нашем окружении. Признаться в этом самим себе непросто. Но несравненно труднее, когда кто-то держит перед тобой зеркало, в котором отражается чужое лицо. Своими высказываниями я попала в больную точку, а попытками за фасадом мучителя и чистоплюя разглядеть человека, посеяла непонимание. После своего освобождения я даже встретилась с Хольцапфелем — другом Вольфганга Приклопила, чтобы поговорить с ним о Похитителе. Я хотела уяснить, что сделало его таким человеком, который смог так поступить со мной. Но вскоре я оставила эти попытки. Подобная форма анализа происшедшего не допускалась и велеречиво облекалась в форму Стокгольмского синдрома.
Со временем отношение властей ко мне тоже все больше менялось. У меня даже создалось впечатление, что они в определенной мере недовольны фактом моего самостоятельного освобождения. Ведь в данном случае они были не спасителями, а теми, кто все эти годы терпел неудачу. Нарастающее раздражение, вызванное этим у ответственных лиц, плавало в 2008 году на поверхности. Хервиг Хайдингер, бывший директор федерального управления уголовной полиции, вскрыл факты, что политики и полиция после моего побега старательно затушевывали следственные ошибки. Он опубликовал свидетельские показания того самого кинолога, который уже через шесть недель после моего похищения указал на Вольфганга Приклопила как преступника, и которые полиция не удосужилась проверить, хотя в поисках меня хваталась за любую соломинку.
В особых комиссиях, позже взявших на себя дальнейшую работу по моему делу, вообще не знали об этих важных показаниях. Акты были «утеряны». Первым, кто на них наткнулся, был Хервиг Хайдингер, который после моего освобождения перерыл множество документов. Он сразу же обратил внимание министра внутренних дел на это упущение. Но в преддверии осенних выборов 2006 года ей не хотелось возбуждать полицейский скандал, и она отдала распоряжение приостановить дальнейшее расследование. Только в 2008 году, после своей отставки, Хайдингер вскрыл этот факт и предал гласности следующее электронное письмо члена парламента Петера Пильца, составленное 26 сентября 2006, через месяц после моего побега:
«Уважаемый господин Бригадир!
Первое распоряжение, полученное мной, гласило, что по вторичным показаниям (ключевое слово: „Кинолог из Вены“) не должно приниматься никаких мер. Подчиняясь воле руководства ведомства, несмотря на мое несогласие, я выполнил это распоряжение. Также в распоряжении имелся второй компонент, а именно, указание обождать до выборов в Национальный совет. Этот срок будет достигнут в следующее воскресенье».
Но и после выборов никто не осмелился вернуться к делу, большинство информации было затушевано.
Когда Хайдингер в 2008 году вышел с этим в общественность, его высказывания чуть не вызвали государственный кризис. Снова была сформирована очередная следственная комиссия. Как ни странно, она направила все свои усилия не на то, чтобы исследовать допущенную халатность, а на то, чтобы подвергнуть сомнению мои высказывания. Снова разыскивали соучастников преступления, а мне предъявляли обвинения в замалчивании — мне, находящейся все время с одним человеком и не имеющей ни малейшего понятия о том, что происходит вокруг. Уже в то время, как я начала работу над своей книгой, я часами подвергалась допросам. Теперь ко мне больше относились не как к жертве, а напротив, обвиняли в том, что я скрываю важные детали, и спекулировали перед общественностью, будто меня шантажируют соучастники похитителя. Видимо, властям проще представить это преступление как огромный заговор, чем признаться, что за все это время им не удалось поймать безобидного на вид преступника-одиночку. Новое следствие также не дало результатов и было прекращено. В 2010 году мое дело было окончательно закрыто. Заключение властей: соучастников не было. Вольфганг Приклопил действовал в одиночку. Такое завершение принесло мне облегчение.
Теперь, через 4 года после моего освобождения, я могу вздохнуть свободно и посвятить себя работе над самой тяжелой заключительной главой — самостоятельно достигнуть соглашение с прошлым и смело двинуться навстречу будущему. Я снова начала замечать, что не так уж много людей, в основном анонимы, проявляют агрессию по отношению ко мне. Большинство же из тех, кого я встречаю, поддерживает меня на моем пути. Медленно и осторожно я делаю один шаг за другим и снова учусь доверять.
За эти четыре года я заново познакомилась со своей семьей и восстановила нежные отношения с матерью. Я завершила среднее образование и теперь занимаюсь изучением языков. Заточение останется внутри меня до конца моей жизни, но постепенно во мне растет уверенность, что оно больше не властвует над ней. Оно — часть меня, но оно — не все. Ведь в жизни еще столько удивительного, что мне хотелось бы пережить.
С помощью этой книги я попыталась завершить самую длинную и самую темную главу моей жизни. Я испытываю глубочайшее облегчение, что мне удалось найти слова для описания всего отвратительного и противоречивого. Когда я вижу их, воплощенными на бумаге, это помогает мне с уверенностью смотреть вперед. Потому что все, что я испытала, также придает мне силы: я пережила заточение в застенке, смогла вырваться из него и выстоять. Я знаю, что и на свободе смогу правильно распорядиться своей жизнью. И эта свобода начинается только сейчас, четыре года спустя после 23 августа 2006 года. Только сейчас, этими строчками, я могу подвести черту и действительно сказать: я свободна!
