Александр Русов - Суд над судом: Повесть о Богдане Кнунянце
Эта встреча произошла, видимо, как раз в те дни, когда бабушка, находясь в Шуше, предавалась марциальным занятиям с чугунной пушкой на колесах, стоявшей во дворе женского монастыря.
Вплоть до отъезда из Тифлиса по делам ЦК, вместе с Прокофием Джапаридзе, Миха Цхакая, Степаном Шаумяном и Суреном Спандаряном Богдан Кнунянц трудился в издававшейся на трех языках газете «Борьба пролетариата». Писал, редактировал. Но и полиция не дремала — продолжала писать и редактировать те бумаги, которые писать и редактировать ей было поручено.
«…По вновь полученным агентурным сведениям, Джугашвили был известен в организации под кличками „Coco“ и „Коба“, с 1902 года работал в социал-демократической организации… как пропагандист и руководитель I района (железнодорожного) в Тифлисе. Упомянутый в письме Гурген (старик Михо) — бывший учитель Михаил Григорьев Цхакая — издавна принадлежит к числу серьезных революционных деятелей, являясь центральной личностью среди националистов и местной социал-демократической организации. При ликвидации 6 января 1904 г. Тифлисской социал-демократической организации был застигнут во время обыска вместе с известным революционным деятелем Богданом Кнунянцем в квартире Аршака Зурабова.
После раскола 17 января 1905 года в Тифлисской социал-демократической организации Цхакая примкнул к фракции „большинства“ и 17 июля был на сходке „большевиков“ в квартире Бориса Леграна».
«23 августа. Богдан Мирзаджан Кнунянц. Бывший член комитета Московского (привлекался и судился, отбыл наказание); теперь здесь принимает близкое участие в местном комитете „большинства“».
Певучий стиль полицейской прозы заставил меня задуматься о той почти библейской интонации, в которой начинал Иван Васильевич свое повествование. Видимо, он намеревался написать нечто вроде жития, построить замкнутый четырехзвенный цикл, устойчивый в силу взаимного притяжения противоположно заряженных сторон: священник Тер-Месроп — его сын, бунтарь Иване — ненавистник церкви и почитатель всевышнего неистовый Мирзаджан-бек — и, наконец, химик-революционер Богдан Кнунянц. Замыкание неподатливой исторической линии в квадрат можно было осуществить только таким образом, ибо последующие поколения в силу ряда почти не зависящих от них обстоятельств выпадают из этой геометрической фигуры, в которой Богдан оказывается непосредственно сочлененным со своим прадедом, потомственным священником.
Перед отъездом Богдана из Тифлиса чета Кнунянцев отправилась к ювелиру на Головинский проспект. Вопреки насмешливым возражениям мужа, Лиза во что бы то ни стало хотела сделать ему подарок перед разлукой.
— Можно подумать, что мы расстаемся навсегда.
— Хочу, Джаник, чтобы ты всегда обо мне помнил. Пусть это будет талисман.
— От чего он должен меня уберечь?
— От тюрьмы, болезней и, конечно, от других женщин.
— Женщины угрожают скорее Саше Бекзадяну, чем мне.
Посмеялись. Долго стояли у витрины. Лиза разглядывала выставленное под стеклом.
— Зачем, Лиза? Запонки, заколки. Ей-богу…
Армянин за прилавком терпеливо ждал.
— Покажите это, — обратилась Лиза к продавцу, указав на серебряную коробочку.
— Porte-monnaie, мадам?
Лиза кивнула, приняла из рук ювелира игрушку, нажала кнопку. Серебряный кошелек открылся. Внутри он был отделан карминово-красным шелком; две тонкие расходящиеся перепонки придавали ему сходство с пастью диковинной морской рыбы. Он был гладок, тяжел, и створки смыкались так же плотно, почти не оставляя шва, как раковина живого моллюска.
— Это портмоне подошло бы барышне.
— Ты можешь держать в нем деньги.
— Лучше я запрячу под эту подкладку прокламации, — шепнул он ей дурашливо. — Или вот!
Он достал бумажник и извлек из него небольшой плоский пакет.
— Что это?
— Память о давних занятиях химией. То, что внутри, я сам получил когда-то из нефти. Все думал: понадобится. Авось, пригодится и в самом деле. Смогу же я когда-нибудь возобновить свои химические опыты, — печально пошутил он и опустил пакетик в жаркое нутро кошелька. Лиза расплатилась, попросила не заворачивать и потянула Богдана к граверу, который сидел тут же, в соседней лавочке.
— Уж это совсем ни к чему, — пробовал сопротивляться он. — Хочешь снабдить меня паспортом для полиции?
— Не беспокойся, Богданчик, я все продумала. Он вырежет только две буквы — Б и Е или Е и Б — как хочешь. А еще лучше, пусть будет буква в букве. Поди догадайся.
Он послушно следовал за ней.
— Богданчик, милый, что с тобой? Ты не рад подарку? Где ты? Ты ведь сейчас не со мной. Или… тебе неприятно тратить на пустяки столько времени? — спросила она, и губы ее чуть дрогнули.
Он обнял ее, привлек к себе.
— Встрече с Миха ты куда больше обрадовался.
— Ну вот, пошли упреки. Хотя обижаться должен я: ты не проявила никакого интереса к моим занятиям химией.
— Пожалуйста, расскажи что-нибудь еще о том пакете. Открой его.
— Не подлизывайся.
— Ты стал невыносим. Сейчас же покажи, что там у тебя.
— Смотреть не на что, вроде толченого мела.
— Ты же сказал — из нефти.
— Собственно, в колбе я получил небольшие кусочки, и только малую часть растер в ступке. Пакетик не вызвал особых подозрений, а все остальное отобрали при очередном обыске. Если спрашивают, я говорю, что это порошок от головной боли. Проверять — большая волынка.
Они шли по Головинскому проспекту, обгоняя гуляющую публику. Вальяжный летний Тифлис был преисполнен того холеного изящества, каким всегда отличался в это время года. Богдан рассеянно оглядывал прохожих. Навстречу шел красивый русский парень в университетской тужурке. На какое-то мгновение Богдан задержал на нем взгляд. Высокий лоб, выразительно очерченные губы, большие внимательные глаза, как бы тоже на мгновение выхватившие из толпы небольшую фигуру бородатого карабахца, показались ему знакомыми. Пожалуй, они где-то встречались. То ли в Баку, то ли в Петербурге.
Их взгляды пересеклись.
Я хочу остановить этот миг, в котором затаилась моя судьба и судьба будущей книги. Высокий русский студент, идущий по Головинскому проспекту, и семейная пара навстречу. Нога двадцатилетнего студента, которому суждено стать другим моим дедом, замерла в воздухе. Еще мгновение — и он завершит свой шаг навстречу будущему, в котором встретимся все мы: он, я, Лиза Голикова, двоюродный дедушка Богдан, бабушка Фаро, дедушка Федя, прабабушка Сона и прадедушка Мирзаджан. Все мы получим приглашение на эту встречу.
«Кажется, в прошлом месяце вместе с Миха мы устраивали в его квартире собрание», — мимолетно подумал Богдан, тогда как уже другие прохожие попадали в поле его зрения, проплывая, как тени по стеклу, не оставляя следа. А Лизе казалось, что он ее больше не любит. Холодным стал, равнодушным, чужим, и бог весть, в чем причина такой перемены.
