Яков Михайлик - Соколиная семья
Прилетев на свой аэродром – мы базировались в местечке Бытень, — он доложил о случившемся так, как предполагал. В полку не было человека, который бы не укорил Гагина за его поступок. Но я понимал, что произошло это по неопытности и молодости, и простил своего ведомого, от которого было все отступились.
Георгий Исламович Цоцория осмотрел меня, удивленно покачал головой и, широко улыбаясь, сказал (уже в который раз!):
— Ну, старший лейтенант, тебе определенно везет. О таких людях говорят: в рубашке родился. Не раны, а царапины. Денька два-три погуляешь по земле, потом опять можешь подниматься в небо.
Отдыхая, я послушал радио, просмотрел газеты. Потом побрел в ремонтные мастерские, где специалисты восстанавливали для меня чью-то аэрокобру, подбитую в одном из воздушных боев. Вместе с другими работали техник звена Алексей Погодин и механик Юрий Терентьев. Как видно, дело подвигалось успешно: машина уже находилась на подъемниках с целью проверки шасси – хорошо ли убирается и выпускается.
— Помочь, Алексей Сергеевич? — спросил я техника звена.
— Вы лучше отдохните, товарищ старший лейтенант. Машина почти готова, скоро будете облетывать. Хороша! Дотянет до самого Берлина.
К нам подошел секретарь комсомольского бюро полка Иван Литвинюк.
— О чем речь да совет? — поинтересовался он.
— О самолете толкуем. Думаем сберечь его до победных залпов, — ответил я.
— О, инициатива! Подхватим, распространим, — улыбнулся Литвинюк. — Но сейчас по приказанию командира я пришел пригласить вас на охоту, куропаток погонять, а если попадутся, то и зайчишек.
— Я, правда, не охотник, но компанию могу составить.
Минут через тридцать мы отправились в поле. Вдалеке синел лесок.
— Недавно я бродил здесь с ружьишком, — сказал Иван.
— Убил?
— А как же!
— Ноги и время? Здесь небось ничего нет, всю живность война распугала.
— Ну, это вы зря.
Свернув в кустарник, тянувшийся вдоль лощины, мы заметили стаю куропаток. Я прицелился.
— Далековато, не попадете, — предупредил Литвинюк.
— Попаду. На спор с Ильей Чумбаревым в карманные часы с двадцати пяти метров угораздил. С тех пор Илюшка ходит без часов.
— Ну что же, стреляйте.
Я спустил курок. На снегу затрепыхалась куропатка. Выстрелил еще. И снова удачно.
— Теперь ты стреляй, комсомол.
Литвинюк прицелился. Раздался выстрел. Еще одна куропатка! Остальные разлетелись. Подобрав трофеи, мы пошли дальше.
— Мне под Сталинградом Поселянов рассказывал, как в детстве он индюков руками ловил, — вспомнил Литвинюк одну из шуток лейтенанта.
— И что же?
— А то, что добыча у него побогаче нашей была. Заберется, как он говорил, в чужой сарай, где индюки на жердях сидят, возьмет грабли и толкает снизу крайнего. Индюк с жерди – на грабли, а Поселянов с граблей его да в мешок. Второй индюк занимает место первого. Поселянов и второго в мешок… Да, вздохнул Иван, — умел адъютант байки рассказывать…
— Почему умел? Он и сейчас умеет.
— Но ведь Поселянов погиб…
— Нет, Ваня, не погиб. Говорят, недавно его видели. Правда, шел он под конвоем. Но я думаю, что это какое-то недоразумение. К немцам он мог попасть только в бессознательном состоянии. А теперь вот освободили его вместе с другими. Разберутся, я уверен.
— В таких случаях Саша Денисов говорит: Доказывай, что ты не верблюд. Пока разберутся, война кончится. Но я думаю, что честь человеку нужна не только во время войны…
— Правильно думаешь, комсомол. Разговаривая, мы углублялись в заросли кустарника.
Неожиданно, почти из-под самых ног, вылетела большая птица. Оторопев от неожиданности, мы остановились.
— Фазан! — крикнул Литвинюк.
Да, это был фазан. Искали мы его минут двадцать, но так и не нашли. Решили пойти через косогор в другой перелесок. Вскоре на возвышенности заметили зайца, пересекавшего дорогу. Иван вскинул винтовку и сказал:
— Первым стреляю я, вторым вы.
Прогремел выстрел. Литвинюк побежал к своей добыче и спустя минуту поднял за уши длинного зайца.
— А вы говорили, что я не умею стрелять! — торжествовал Иван, хотя я вовсе не говорил этого.
К концу охоты и мне повезло. Домой мы возвращались с богатой добычей. Но трофеи не радовали: думалось о нелегкой судьбе лейтенанта Поселянова…
Адъютант эскадрильи Михаил Трофимович Савченко объявил, что все, кто свободен от полетов, могут идти в баню.
— Но не очень торопитесь, — добавил он. — Пока воды привезут, нагреют ее, пройдет часа два. Так что успеем пешочком дойти. А по пути кто молочка попьет у какой-нибудь хозяюшки, кто у шинкарки к пузырьку приложится.
Ребята засмеялись.
— А далеко эта баня? — спросил Саша Денисов, только что возвратившийся с боевого задания вместе с другими летчиками.
— Туда километра три, оттуда – четыре, — не моргнув глазом, ответил Савченко. — Чего, чего зубы скалишь?
— Да ведь у тебя получается, как у того, кто осла мерил. От головы до хвоста два метра, а от хвоста до головы – три, — хохотнул Саша.
— Чудак человек. Я рассчитываю с остановкой. После баньки надо как следует отдохнуть. Вот Гагин был когда-то пожарником, он толк знает в отдыхе. Если сядет – его домкратом надо поднимать.
В другое время младший лейтенант нашелся бы что ответить, но после разбора последнего вылета он был мрачен, неразговорчив.
Шумной толпой мы двинулись в баню. Кто-то запел:
В далекий край товарищ улетает,
Родные ветры вслед за ним летят…
Компания дружно поддержала:
Любимый город в синей дымке тает,
Знакомый дом, зеленый сад и нежный взгляд…
Мы с шумом ввалились в предбанник. Пахло свежей соломой, которой был выстелен пол. По обе стороны от входной двери рядком лежали шайки. Вкусно пахло парным духом и березовыми вениками. Шутя друг над другом, ребята раздевались и, сладко покряхтывая, ныряли в клубящийся пар.
Плеск воды, свист веников, шум, смех.
— А ну, наддай парку!
— Пар костей не ломит, можно и прибавить.
— Саша, похлещи-ка… Эх, хорошо!
— Кваску бы после такой баньки.
— Зачем же кваску? Савченко обещал горилки!
— Врет он, — вздохнул Денисов.
— Я отродясь не врал, — откликнулся адъютант.
— Эй, кто там на верхотуре? Слезай, а то запаришься до смерти.
— Так, та-ак… Теперь давай я похлещу веничком по твоей спине…
Разомлевшие, довольные баней, мы возвращались домой уже в сумерках.
В одном из домов, где размещались люди батальона аэродромного обслуживания, послышались звуки гармони.
