Альберт Манфред - Марат
Марат, как последовательный демократ, требовал предоставления цветному населению французских колоний тех же прав, что и белым. Другу народа была чужда всякая мысль о расовом неравенстве, о рапсовой дискриминации. Он был одним из немногих французских политических деятелей той поры, которые последовательно боролись за предоставление полноты политических прав неграм, мулатам, всему цветному населению французских колоний.
На этой почве между Маратом и Бриссо обнаружились значительные разногласия. Бриссо в свое время ратовал за предоставление прав неграм, он также был в числе «друзей чернокожих». Но после того как Бриссо внес предложение о том, чтобы направить на остров Сан-Доминго французские вооруженные силы для подавления движения негров, Марат публично заявил:
«Вы никогда не заслуживали похвал, которыми зеваки оплачивали ваши патриотические гримасы. Что же касается меня, хорошо вас знавшего, я всегда ожидал, что с вас когда-нибудь спадет маска, хотя и не думал, что так скоро сбудется мое предсказание».
Это был окончательный разрыв. Последующее поведение Бриссо еще более укрепило Марата во враждебном отношении к своему приятелю молодости.
Едва ли можно говорить о какой-то личной привязанности Марата к Бриссо; ее не было никогда. Но все-таки Марат не мог забыть, что было время, когда они оба сражались как собратья по оружию. Может быть, поэтому он был сначала сдержан в полемике против Бриссо. Но эти воспоминания не могли остановить Марата, когда он убедился во враждебной политической деятельности Бриссо; со всею силой, которая ему была присуща, он сосредоточивает теперь удар против лидера жирондистов.
Тут же, после атаки Бриссо и Гаде в якобинском собрании против Робеспьера, Марат определяет свою позицию в разгоревшемся споре. Он публикует на страницах «Друга народа» статью «Тайные причины внутренних разногласий в обществе якобинцев; подлинные мотивы бешенства клики Гаде — Бриссо». И в этой острой статье он безоговорочно солидаризируется с Робеспьером, с революционно-демократической частью Якобинского клуба и наносит сокрушающие удары Бриссо.
Марат остается верен своей тактике. Он не только опровергает все обвинения, возводимые жирондистами против Робеспьера, доказывает их лживость, их несостоятельность — он сам переходит в контрнаступление.
«Господин Бриссо в речи, продекламированной 25 апреля у якобинцев, — пишет Марат, — забыл очиститься от самых тяжелых обвинений в том, что он был платным шпионом Ленуара, что он связался с министерско-муниципальной партией из страха перед тем, чтобы Байи не нашел его имя в списках полиции, служил делу деспотизма, своим планом по организации муниципалитета прикрывая недобросовестные поступки королевских скупщиков в продовольственном комитете сотнями разных небылиц, был подлым защитником преступлений Мотье против общественной свободы, имел с ними преступные сношения у кума Ламарка и кумушки Ланксад. Он забывает очиститься от этих обвинений, чтобы восхвалить свой мнимый патриотизм…»
В этом коротком отрывке собраны самые ужасные обвинения. Любого из них достаточно, чтобы сбить противника с ног.
Справедливости ради надо сказать, что некоторые из них так и остались недоказанными. Это относится к самому тяжелому обвинению — в том, что Бриссо был тайные агентом полиции.
Зато другие обвинения, брошенные Маратом, опирались на прочную почву. Марат с должным основанием утверждал, что Бриссо был пособником Лафайета. Он был прав, обвиняя Бриссо в тайных связях с графом Ламарком, человеком, близким к австрийскому посланнику Мерси Д’Аржанте и являвшемуся посредником между двором и Мирабо. Марат был прав, утверждая, как было позднее установлено, что в доме госпожи Ланксад, жены секретаря Константинопольского посольства, происходили встречи между Лафайетом и руководителями жирондистов; главную роль в этих тайных переговорах играл Бриссо.
Имели значение не только конкретные обвинения, предъявленные Маратом. Важна была сила этих обвинений. Она означала полный, непреодолимый разрыв между былыми друзьями. Предъявляя и доказывая связи Бриссо с Лафайетом, которого Марат давно уже клеймил как вождя партии контрреволюции, Друг народа разоблачал истинное политическое лицо Бриссо и его друзей жирондистов. Теперь борьба начиналась, не на жизнь, а на смерть. Марат публично бросил столь тяжкие обвинения Бриссо, что никакое примирение между ними или даже ослабление вражды было невозможно.
И Бриссо оценил это выступление Марата должным образом. Через несколько дней после опубликования обличительной статьи Марата против вождей жирондистов Законодательное собрание приняло специальный декрет против Марата.
Бриссо был достаточно опытным политическим деятелем, чтобы не вносить самому предложения, направленного против Марата; за него это сделали иные. 3 мая Законодательное собрание посвятило заседание обсуждению клеветнической, как говорили выступавшиё, братоубийственной статьи Марата в газете «Друг народа». Собрание приняло решение об аресте Марата и прекращении издания газеты «Друг народа». Для того чтобы прикрыть удар, направленный против лагеря революционной демократии, и вместе с тем, чтобы дискредитировать Марата, все та же рука незримого режиссера вдохновила Законодательное собрание принять одновременно декрет о запрещении газеты крайних монархистов «Друг короля», издаваемой неким Руайю. «Друг народа» был поставлен в один ряд с «Другом короля»; в этом был определенный политический расчет: этим чудовищным сопоставлением жирондисты хотели скомпрометировать, облить грязью Жана Поля Марата.
Но Марат и не думал, конечно, подчиняться постановлению Законодательного собрания, ничтожество которого он столько разоблачал. Он слишком презирал этих господ, являвшихся тайными или явными врагами революции, чтобы подчиняться их преступным распоряжениям. Он ушел в подполье.
12 апреля, после долгого перерыва, начала выходить его газета. Через три недели — 3 мая — она была снова запрещена.
Жирондисты, как и раньше фейяны, не смогли сломить Друга народа. Он нанес удар сокрушительной силы по главарям партии, а сам ускользнул от преследователей. Он снова скрылся с поверхности, ушел в глубины народа и, оставаясь незримым, недосягаемым, продолжал борьбу.
* * *В июне положение на фронте резко изменилось. Французская армия потерпела поражение; она отступала под натиском врага.
Главная причина неудач, постигших французскую армию, заключалась не в ее малочисленности или в недостаточности военного снаряжения, как это пытались объяснить высшие должностные лица. Французская армия не была слабее австрийской или прусской армий; причина была в ином.
