Коллектив авторов Биографии и мемуары - Аракчеев: Свидетельства современников
В октябре или ноябре месяце 1825 года — хорошо теперь не упомню — приказом по полку наша рота назначена была к походу в село Грузине. Рота приведена была на военное положение, людям розданы были боевые патроны, по 60 на человека, и мы отправились в резиденцию Аракчеева, куда к этому времени привезены были из Новгорода и преступники. На другой день назначена была самая казнь правому и виноватому, без разбора.
Местом казни была избрана обширная поляна по дороге из деревни Палички в село Грузино, против колоннады церкви св. Андрея Первозванного. В 9 часов утра рота наша вышла с квартир и оцепила лобное место. Сзади цепи солдат стояли собранные почти со всего поселения крестьяне с женами и детьми, всего около четырех тысяч человек. Посредине оцепленного пространства врыт был станок, по обеим сторонам которого, по случаю холодного времени, горели огни, а около них прогуливались в ожидании дела заплечные мастера, то и дело прикладывавшиеся к огромной бутыли с водкою, поставленной со стаканом около станка, Распорядители казнью нашли, вероятно, необходимым обеспечить сердце палачей от опасности воспламениться тою искрою, которая зовется человечностью, и хотели залить в них вином всякое чувство сострадания к несчастным преступникам. А между тем большинство этих «преступников» и даже сам убийца заслуживали несравненно большего участия, чем все эти клевреты Аракчеева, проливавшие горькие слезы о погибшей варваре-женщине…
Но набросим, читатель, покров на то, что происходило потом на этих мирных полях. Мне, невольному свидетелю казни, при воспоминании об этой трагедии и теперь еще слышатся резкие свистящие звуки ударов кнута, страшные стоны и крики истязуемых и какой-то глухой, подавленный вздох тысячной толпы народа, в назидание которого совершались эти истязания[431]…
Время Аракчеева было время железное, мрачное по своей жестокости. Чуть ли не вся Россия стоном стонала под ударами. Били в войсках, в школах, в городах и деревнях, на торговых площадях и в конюшнях, били и в семьях, считая битье какою-то необходимою наукою-учением. В то время действительно, кажется, верили, что один битый стоит двух небитых и что вернейшим средством не только против всякого заблуждения и шалости, но даже и против глупости, чуть ли не идиотизма было битье. Вероятно, вследствие этого убеждения палка гуляла и по старому, и по малому, не щадя ни слабости детского возраста, ни седины старости, ни женской стыдливости.
В поселенных войсках битье процветало в особенности, обратилось в действительную науку и даже выработало особых экспертов по этой части. Аракчеев, конечно, знал об этом, и потому, вероятно, командир нашего полка, Федор Карлович фон Фрикен, прозванный солдатами Федором Кулаковым, и пользовался особенною его благосклонностью.
Если кто-либо из дворовых людей Аракчеева имел несчастие провиниться в чем-нибудь, граф обыкновенно писал нашему полковому командиру такую записку: «Препровождаемого при сем Федота Аксенова прогнать через пятьсот человек один раз, поручив исполнение этого майорам Писареву или князю Енгалычеву».
Обе эти майорские личности славились в Аракчеевском полку своими боевыми качествами.
Веря в назидательность публичности подобных наказаний, Аракчеев вместе с виновным присылал всегда и несколько человек зрителей из своей дворни; эти последние, одетые в парадные ливреи, с гербовыми басонами, шли всегда по той же зеленой улице, по которой тащили и главное действующее лицо этой драмы, — непосредственно за ним. По окончании церемонии несчастного лакея, побывавшего в науке у Писарева или Енгалычева, отвозили, конечно, в госпиталь, где он и оставался иногда целые месяцы, а невольные ливрейные свидетели учения отправлялись обратно в Грузине и по прибытии туда должны были передать, во всех подробностях, виденное ими своим товарищам.
VIIВ моих воспоминаниях об аракчеевщине встает цельная, полновесная Фигура майора Федора Евфимовича Евфимова, личности, далеко недюжинной по своему энергическому характеру и по той силе воли, с какою он переносил разные невзгоды своей служебной карьеры.
Евфимов, по формулярному его списку, значился из ямщиков Крестецкого уезда, села Зайцева (Яжелбицы тож), что на Московской дороге. По сдаче в рекруты он поступил на службу в Ростовский мушкетерский молк, переименованный в 1807 году в гренадерский графа Аракчеева; отсюда при переформировании — не помню в точности, лейб-гвардии Волынского или Литовского полка — Евфимов, в звании фельдфебеля, вместе со 2-ю гренадерскою ротою, под командой капитана Тимофеева, поручика Самбурского и подпоручика Неелова, переведен был в гвардию. По производстве в 1812 году в подпоручики он назначен был в полк графа Аракчеева, где и продолжал свою службу с разными превратностями до 1827 года.
Когда в 1817 году 2-й баталион Аракчеевского полка был отделен от полка и под командою майора фон Фрикена ушел из С.-Петербурга для основания военного поселения, то и капитан Евфимов, командовавший тогда 2-ю гренадерскою ротою, назначен был в число деятелей этого новою великого дела. Тут-то Федор Евфимович попал, что называется, в свою колею и заметно выдвинулся из среды рьяных исполнителей аракчеевского замысла. Он первый наложил свою мощную руку на священную бороду мирного селянина, и не воображавшего до того, что его бобровая бородушка исчезнет под косою железного времени и рукою Федора Евфимовича, который во всю свою ямскую мощь старался исказить русского крестьянина и сделать из него солдата-пахаря…
Совершенно безграмотный, с большим трудом, и то только при помощи своего фельдфебеля Лаптева, подписывавший какими-то невозможными каракулями свою фамилию деспот, с железною волею, грубый и неотесанный, Евфимов тяжелым гнетом давил все ему подначальное. Но, несмотря на всю грубость и дубоватость своей натуры, он был, однако ж, далеко не глуп и ловко умел подлаживаться и под обстоятельства, и под характер людей, власть имеющих. В особенности достойно удивления было в нем одно качество — это какое-то чувство обоняния или предугадывания, нечто высшее инстинкта животных: он, например, всегда, и почти безошибочно, заранее знал, когда Аракчеев приедет в полк. Евфимов брал тогда несколько человек из поселян-хозяев и, выйдя с ними в поле, прилегающее к той дороге, по которой обыкновенно ездил Аракчеев, начинал преподавать им практический урок землепашества.
Современному читателю довольно трудно, я думаю, представить себе эту картину: штаб-офицер в эполетах идет по полю за сохою, а за ним плетется целое капральство солдат-поселян!..
