Хьюи Ньютон - Революционное самоубийство
Наконец, полицейский, обыскивавший меня, велел мне пройти к его машине, поскольку он хотел побеседовать со мной. Он взялся за мою левую руку своей правой и пошел или, точнее, потащил меня к своей машине. Но, поравнявшись с его машиной, мы не задержались, а пошли дальше — к машине второго полицейского, к задней двери. Тут полицейский заставил меня резко остановиться. Воспользовавшись моментом, я открыл свою книгу и сказал: «У вас нет достаточной причины для моего ареста». Полицейский стоял слева от меня, чуть-чуть позади. Пока я открывал кодекс, он прорычал: «Можешь взять эту книгу и запихать ее себе в задницу, ниггер». С этими словами полицейский сделал шаг, оказался передо мной и двинул своей левой прямо мне в лицо. Удар смазался и был, скорее, похож на крепкий тычок. Этот удар на мгновение ошеломил меня, и я отступил назад, отойдя от полицейского фута на четыре, на пять, да еще упал на одно колено, все еще сжимая книгу в руке. Когда я начал подниматься, то увидел, как полицейский вытащил свой служебный пистолет, нацелился на меня и выстрелил. Казалось, мой желудок взорвался изнутри, словно кто-то залил мне в рот целый горшок кипящего супа. И мир подернулся туманной дымкой.
Быстрой очередью раздалось еще несколько выстрелов, но я понятия не имел, с какой стороны летели пули. Мне казалось, что они летят отовсюду. Я смутно помню, как опустился на землю, опираясь на руки и колени. Я перестал понимать, что происходит, у меня все шло кругом перед глазами. У меня было такое ощущение, что меня куда-то везут или толкают. Что было после этого, я не помню.
24. Последствия
Ты думаешь, о чернокожий брат,
Что жизнь вот так прекрасна
И выжить даст тебе любой ценой?
Или, быть может, что само существование
Сравнится с твоей великой жертвой?
А, может так случиться, что ты испытываешь страх
Перед могилой — такой страх,
Что можешь жить и умереть рабом?
О Брат! Уж лучше так сказать -
Когда уйдешь ты, и слезы горькие пролиты будут,
Пусть на твой могильный камень
Креститься будут внуки.
Люди умирают, чтобы
После них жизнь продолжалась -
Так посмотри же всем врагам в лицо!
И если нужно, отдай ты жизнь свою
За что-то, прежде чем напрасно ты умрешь.
Рэй Гарфилд Дэндридж. Время умиратьПосле ранения я то приходил в себя, то опять проваливался в небытие, и так продолжалось довольно долго. Какие-то вещи я помню, а какие-то прошли мимо меня. Это был ужасный момент для меня: в голове пульсировала кровь, боль накатывала волнами, и все окружающее расплывалось. Я потерял всякое ощущение времени. Следующий эпизод, который я помню после падения, — как меня привезли в Кайзеровскую больницу. От места происшествия до этой больницы ехать где-то пять миль. Понятия не имею, как я туда добрался. Помню площадку перед входом в больницу, по высоте она доходила мне до пояса. Кажется, никаких ступенек там не было, и я еще подумал, как бы мне забраться на нее. Несмотря на то, что я не мог разогнуться от нестерпимой, мучительной боли, я умудрился перекатиться на площадку. Затем я встал и, пошатываясь, вошел в больницу, где попросил позвать врача. Я не помню, с кем я разговаривал, но кто бы это ни был, он отказался послать за врачом и упомянул полицию. Казалось, время тянулось бесконечно, я все больше слабел. Наконец, кто-то помог мне зайти в комнату и уложил меня на кушетку, пришел ко мне и долгожданный врач.
Не успел врач приступить к осмотру моей раны, в комнату ворвалась полиция. Несмотря на то, что я страдал от боли и был абсолютно беспомощен, полицейские заломили мне руки за голову и приковали меня наручниками к кушетке. Эти движения растревожили мою рану, и я просто забился в агонии. Но полицейские на этом не остановились. Он стали колотить по наручникам, которые и без того уже врезались в мою плоть (после этого я еще больше года страдал защемлением нерва в тех местах, где сталь впечаталась в мои запястья). В скором времени боль в растянутых руках стала нестерпимей, чем от ранения. Я не мог ее вынести, это было выше моих сил, и я закричал, умоляя врача, который видел все происходящее со мной, попросить полицейских ослабить наручники. Врач сказал мне заткнуться.[45] В комнате была еще чернокожая медсестра. Увидев, что со мной делают, она очень расстроилась, но ничем не могла мне помочь. Полицейские окружили меня со всех сторон, били меня по лицу и по голове и называли мне имена. По их словам выходило, что я убил одного полицейского — Джона Фрея — и ранил другого — Герберта Хинса, и теперь моя жизнь не стоит ни гроша. Они клятвенно пообещали, что за такие деяния я умру. «Если ты не сдохнешь в газовой камере, — сказали они, — то отправишься за решетку, а уж там мы тебя достанем. Если же ты выберешься из тюрьмы, мы убьем тебя на улице». Кто-то из полицейских плюнул в меня, и я плюнул в ответ, стараясь избавиться от скопившихся у меня в горле крови и слизи. Каждый раз, когда полицейские приближались ко мне, я плевался кровью им в лицо и на униформу. В конце концов, доктор закрыл мне рот полотенцем, и полицейские продолжили свою атаку. Я все еще кричал от боли, когда окончательно потерял сознание.
Я пришел в себя в Хайленд-Аламедской окружной больнице в Восточном Окленде. Меня перевезли сюда, потому что Кайзеровская больница не должна была меня обслуживать. Я увидел, что моя рана обработана, а сам я лежал в постели с катетером в половом члене и трубками в носу и брюшной полости. Стоявшие около постели медицинские аппараты откачивали по трубкам избыточную жидкость и слизь. Полицейские разбудили меня. Стоило мне заснуть, они снова и снова заставляли меня очнуться.
Меня так накачали лекарствами за первые несколько дней, что я с трудом вспоминаю, что вообще происходило со мной. Когда я пришел в чувство в первый раз, кажется, я задумался о своем состоянии и о его безнадежности. Я боялся не смерти как таковой, а бессмысленного ухода из жизни. Я хотел, чтобы моя смерть стала таким событием, которое всколыхнуло бы людей, стало основой для дальнейшего сплочения общины для освободительной борьбы. Помню, как в палате играло радио и диктор объявил песню, заказанную для министра обороны. Но я не уверен, что слышал это на самом деле. Возможно, все это происходило лишь в моем воображении. В этот момент в палату вошла медсестра и, заметив, что я проснулся, спросила, хотелось бы мне услышать песню, заказанную для меня. Тогда я понял, что со мной не все так плохо и безнадежно и, как бы там ни было, люди узнали об инциденте и поддерживают меня. Эта мысль очень порадовала меня, несмотря на то, что я находился в руках моих угнетателей. Я знал, что Истэблишмент приложит все свои силы, чтобы уничтожить меня, но песня, этот маленький знак, поданный мне общиной, помог мне начать разговор с полицией.
![Юджин О'Нил - Хьюи[Hughie]](/uploads/posts/books/255087/255087.jpg)
