Геннадий Матвеев - Пилсудский
Пилсудский не мог не понимать, что стрелки переживают определенный психологический шок в связи с тем, что их героический порыв не только не нашел признания у жителей Царства Польского, но и был встречен враждебно. Именно поэтому он, явно стараясь наполнить оптимизмом своих подчиненных, попытался успокоить их словами, что «сегодня народ начинает пробуждаться и не хочет оставить нас в одиночестве, в котором мы были до настоящего времени». Заметим, что размышления о причине провала его стратегического плана занимали его в тот момент самым серьезным образом. Пилсудский пытался убедить себя и своих сотрудников, что причиной был не его просчет, а объективные обстоятельства. Так, 19 августа он в числе причин назвал то, что его не пустили в Домбровский бассейн, где у него были подготовленные люди и условия, а бросили в бедные районы с менее всего подготовленным населением, где и помещики, и крестьяне настроены к стрелкам враждебно.
Известно много критических высказываний Пилсудского в адрес польского народа. Вот только одно из них, относящееся к февралю 1915 года. На вопрос, что будет с Польшей после войны, он со злостью ответил: «А что, собственно говоря, должно случиться с Польшей, с этим народом, который никогда не способен ни на какое действие, который является позором Европы и тридцатимиллионным пятном на человечестве»[129].
Важным рубежом в процессе перехода Пилсудского и стрелков на австрийскую военную службу стало 5 сентября 1914 года, когда 1-й полк Западного легиона на Кафедральной площади Кельце принес присягу австрийского ополчения. Но окончательным его завершением следует считать, видимо, рубеж 1914 – 1915 годов, когда все легионеры, от офицеров до рядовых включительно, получили первое жалованье из австрийской казны.
Поведение стрелков в кардинально изменившихся условиях убедило Пилсудского в том, что на них можно полностью рассчитывать. Никаких случаев протеста или неподчинения не было, хотя стрелки и присягали, как отмечается в польской литературе, без энтузиазма. Первый месяц войны показал, что сделки безгранично доверяют своему коменданту, готовы слепо следовать за ним, не особенно задумываясь, насколько правильны принимаемые им решения. Процесс формирования группы, безгранично преданной руководителю, вождю и прочно связанной с ним взаимным доверием, начавшийся еще в Боевой организации ППС и продолжившийся в стрелковых союзах, был резко активизирован после начала войны.
Феномен этой группы, позже получившей название «пилсудчики», очень точно охарактеризован историком Анджеем Гарлицким: «...Развитие событий было непонятно большинству стрелков. Шок, вызванный безразличием или неприязнью общества Царства Польского к стрелковым отрядам, оставил глубокий след в психике этой молодежи. Рухнули мечты, была подорвана вера в целесообразность действий. Благородный молодой порыв, готовность на самые большие жертвы столкнулись с холодом и недоверием.
Это имело разнообразные последствия. Несомненно, оно ускорило интеграционные процессы этой группы, стерло прежние деления, сцементировало внутренне Начали формироваться связи, порожденные не только чувством одиночества, чувством миссии: «Марш первой бригады» был написан позже, но он передает настроение, которое возникло уже тогда, в августе 1914 года. Вот последний куплет марша, который, правда, в межвоенное двадцатилетие был лишен скабрезного окончания:
Мы не хотим от вас признанья,
Ни ваших слов, ни ваших слез,
Не будем больше мы стучаться
В ваши сердца – е...л вас пес!
Рождалось чувство презрения к тем, которые «кричали, что нас обманули, не веря нам, что хотеть – значит мочь», чувство презрения к обществу, к собственному народу. У легионеров сложилось убеждение, что только они правы – вопреки всему, вопреки рассудку. Они не понимали изгибов политики. Не понимали, почему они, будучи солдатами Национального правительства, должны подчиняться Главному национальному комитету, почему должны присягать австрийскому императору, даже если ко всем его титулам добавлен еще и титул короля Польши. Но они и не хотели этого понимать. «Комендант знает, что делает», – это решало все проблемы.
Безграничное доверие к Пилсудскому, культ вождя – были для этой массы стрелков, а позже для 1-й бригады существенным компенсационным фактором. Личность вождя в определенной степени подменяла политическую программу. В личности коменданта персонифицировалась идея борьбы за независимость...
Культ вождя, позволяющий подчиненным ему людям освободиться от ответственности, типичное явление для всех групп военных, особенно во время войны. Но в случае стрелковых отрядов, а позже 1-й бригады силу этого явления увеличивало своеобразие ситуации. Отсутствие собственного государства, отсутствие политической базы, недоброжелательность общества, отсутствие шансов на разрыв союза с захватчиками – это были факторы, усиливавшие культ коменданта. Жизнь задавала десятки вопросов, на которые эти молодые люди не могли дать себе ответ. И сознательно не искали ответа, имея один ключ к пониманию действительности: «Комендант знает, что делает». Эта позиция позволяла пережить очередные политические кризисы, позволяла без колебаний подчиняться очередным меняющимся директивам. События ближайших лет принесут этой группе множество психических переживаний. Она выйдет из них успешно именно благодаря такой позиции. Но за это следовало заплатить определенную цену; ею был отказ от самостоятельности мышления...»[130]
Другим важным элементом рождающейся легенды легиона было то, что носит название войскового братства, чувство которого особенно легко возникает у молодых людей. Все тяжести, грязь, пот и кровь войны со временем как бы меркнут, остаются только светлые воспоминания о настоящей мужской дружбе и прекрасных днях молодости. В памяти сохраняются знаки-сигналы, вызываемые даже много лет спустя всего одним словом. Таковым знаком-сигналом стала, например, написанная адъютантом Пилсудского Болеславом Венявой-Длугошовским в 1915 году на фронте песня, начинавшаяся со слов «Шел улан раз на отдых...». Дальше шел совершенно не поддающийся воспроизведению на бумаге текст, составленный автором из всех нецензурных выражений, которые знали его друзья. Пилсудский, которому эту песню исполнили на фронте подчиненные после обильного возлияния, был в таком восторге, что вспоминал об этом моменте восемь лет спустя, сидя в компании львовских артистов театра.
На определение линии поведения в изменившихся обстоятельствах Пилсудскому потребовалось некоторое время. Для начала, в конце августа 1914 года, когда австрийцы уточняли свое отношение к польским добровольческим формированиям и ГНК, а также решали личную судьбу командира стрелков, он попытался обеспечить себе серьезное влияние на военный департамент ГНК. С этой целью для работы в этом учреждении были откомандированы офицеры его полка Мариан Янушайтис, Мариан Кукель, Казимеж Фабрицы, Мечислав Трояновский. По свидетельству Славека, они якобы должны были саботировать, по возможности, работу австрийского командования, а также убеждать, что только полностью независимое от Центральных держав национальное движение и Пилсудский могут пробудить повстанческие настроения в русской Польше. Но из задумки коменданта ничего не вышло – по разным причинам эти офицеры отказались или не смогли сыграть отведенную им Пилсудским роль. Но зато у него была возможность получать конфиденциальную информацию о действиях военного департамента.
